Будь Лавора человеком, она бы являла собой не пресыщенного театрала и тем более не патрона искусства театра. Лавора была бы грубой, непросвещённой ротозейкой, не заслужившей чести быть очевидицей тех событий, что вскоре потрясут Вольпефорре. Дом Джудиччи покачнётся на пике могущества. Театральное искусство сгорит в нестерпимом огне своей же мощи, а тот единственный, кому было бы по силам возродить его из пепла, сляжет в сырую землю или до конца своих дней станет скрываться от мести тех, кого погубил.
Сезар ви Котронэ бросился в эту постановку с обречённой яростью полководца, что врубился в гущу врагов вперёд отставших солдат и теперь в одиночестве принимал свой последний бой. Полем его триумфа, а затем гибели, назначалось стать амфитеатру. Можно ли желать большего? Он окончит свой век на этом песке, не раз орошённом кровью меченосцев, что бились друг с другом или со зверьми на потребу народу. Даже принц Рекенья не отказался бы от такой участи.
читать дальше… — Мессере, мессере! Я всё правильно делаю?
Время к полудню. Зной. Фасад скены — жёлтый, истёртый пальцами времени, размежёванный рядами колонн и ниш, за которыми искали теней и прохлады ненужные в первом акте актёры. Перед фасадом возвышался просцениум — площадка, где жених и демон по имени Асканио бесстыже целует невесту по имени Беатриче. Вернее, должен был так целовать.
Котронэ не узнавал того, что написал. Асканио заломил себе руки за спину и закусил губы так, что ими стало невозможно целоваться. Девица Беатриче, подставив поцелуям шейку, взглядом заклинала драматика: отдай меня настоящему демону! нет, лучше возьми меня сам!
— Асканио, разорви тебя бес! — Котронэ слез с поваленной колонны, солнце немедленно навалилось на него всем своим жаром, рыжие локоны Беатриче подыграли этому зною. — Мохромонские монахи не шепнули тебе, какого мнения о женщинах был тот еретик, что сделал из солнца Пречистой дырку? — Он приобнял Биче за талию. Тоненькая, воздушная, она могла бы стать невестой самому ветру, но нужна была здесь, древнему духу театра и его адепту. — Внимай же, невежда: женщина — легчайшая добыча для злого духа, женщина подвержена плотской скверне как никто другой и женщина готова прибегнуть к помощи самого Отверженного, лишь бы только утолить свои страсти! Она бы отдалась тебе на глазах у папаши, если бы такова была твоя воля! Но ты терпелив, ты лукав, ты пока только смакуешь это поспевшее яблочко, предвкушая, как настанет час, и ты вгрызёшься в эту сочную мякоть, оплеснёшься соком, не оставишь ни косточки… Вкуси, давай, ну!
Беглый монастырский послушник вкусил: зажмурив глаза, прижался сомкнутыми губами к губкам Биче и… окаменел, слишком зажатый, чтобы сойти за демона, и слишком жалкий, чтобы повторить гордое бесстрастие статуи.
— Изыди. — Одно короткое слово, и горе-демон убрался за колонны, поджав непредусмотренный сюжетом хвост. — Биче.
Девушка ступила Сезару навстречу, доверчиво распахнув глаза, округлив веснушчатые щёчки в улыбке. Ей бы следовало быть дочкой герцога, не художника по стеклу, и носить не менее красивое имя… Котронэ прихватил её за подбородок и впился в дрогнувшие пухлые губки, которые принялись сладко-сладко ему отвечать.
Грянул восторженный свист, драматик и лицедейка отпрянули друг от друга. Райнерито, запрыгнув на скамью театрона, попирая ногой карты, заходился в свисте и овациях. Рядом ликующе крутила юбками Джоконда, походившая на Беатриче, как сестричка.
Сезар, подавив смешок, погрозил этим двоим пальцем и повернулся к Асканио, что маячил между колонн неприкаянным духом драмы. Черты его лица самым гротескным образом преломлялись в трагической гримасе, и даже злой надлом бровей, ставший для драматика решающим, неканонично смягчился.
— Давай, — тряхнул кудрями Сезар, чувствуя, как по жилам струится жар полудня, яд вседозволенности. — Все мы наследники мира, который лежит во зле, но ты демон, ты старший из нас. Твоя невеста появляется из леса, она само сновидение! Ты видишь её и представляешь, как в дозволенный час начнёшь подбираться к её юному телу. Ты прекрасно знаешь, что она только что прощалась с единорогом — своим другом и наставником. Тебя это забавит, но ты прячешь усмешку и ведёшь её к отцу, чтобы получить благословение. На глазах у родителя ты отходишь от образа добропорядочного зятя и целуешь невесту, стараясь устремить свой язык так глубоко, как… Кхм… Это пока опустим…
Сезар кашлянул и уселся назад на поваленную колонну, серьёзно рискуя подпалить зад. По спине наперегонки бежали капельки пота. Виски давным-давно взмокли, и Котронэ начинал подумывать, как бы чудно утёрла их шустрая девичья ручка… Взгляд сорвался на беломраморный театрон, взрезанный лучевыми проходами и поделённый ими на секции-клинья. С краю, раскинув зелень атласных юбок, болтала ножкой Джоконда, которой сюжетом было уготовано пасть следующей жертвой демонических чар. Котронэ высмотрел её в Пьядже. Она помогала своей подруге Биче, чей отец был художником по стеклу, выкладывать витраж взамен выбитого. Стоило драматику и принцу недолго покрутиться рядом, как девицы оставили возню со стёклышками и улизнули туда, где их красе нашлись бы воспеватели.
Но первая же репетиция всем раздала свои маски. Подружки, то соревнуясь, то действуя сообща, выкладывали ради обольщения драматика ужимку за ужимкой, которыми до сего дня он стоически пренебрегал. Райнерито, чуть ли не впервые обделённый девичьим вниманием, примерно приводил бренное тело на репетиции, усаживал его на край театрона и, зарывшись в военные карты, возносил неистовую душу к образу непокорной Ричеретты.
Потёк перелив струн, Сезар вернул взгляд на просцениум. Манлио, в сдвинутой на лоб маске единорога, полулежал в тени колонн, вороша длинными, тонкими пальцами струны лютни. И тихо напевал написанную для его героя драматиком песню, повторяя одну строку по нескольку раз. Его участие в спектакле стоило Сезару цветочницы и внесло разлад между сестрой и братом. Томазине тоже хотелось блеснуть на театральном помосте, но что поделать, если девушки с такой внешностью не единорогов гладят, а удобряют цветы?... Манлио же оказался находкой: он управлял своим длинным телом с неожиданной грацией, его пальцы уверенно и чутко повелевали лютней, голос выводил поистине соловьиные рулады.
Но песню погубил страшный грохот, эхом откатывающийся от древних травертиновых стен. Котронэ вздрогнул. Осёкся на полуслове Асканио, вливавший в ушко «невесте» предписанный сюжетом любовный демонический вздор. Из проёма параскения выступил двойник Вольпефоррского Буйвола.
— Отверженный!... — возглас Райнерито разнёсся на весь амфитеатр. — А ну скажи «мальчики»!
Профессиональный актёр, променявший театралку Аквиллию на ротозейку Лавору, Тарчизио изрезал своё патрицианское лицо морщинами и натёр мелом волосы, а день в стенах Пьядже, что недавно устроили ему драматик и принц, позволил с точностью воспроизвести смертоносную неспешность Джудиччи. Впрочем, тяжёлая, богато отделанная мехом симара немало тому способствовала, а подлинные актёрские котурны вовсе исключали всякую торопливость. Тарчизио увенчал голову широким баретом с пряжкой и, сплетя на уровне груди пальцы, встал там, где намечался выход из леса.
— Дети мои, — воззвал он звучным голосом полуразбойника-полусолдата, — придите в мои объятия.
Беатриче послушно вложила свою руку в руку Асканио, и они двинулись вдоль той части фасада, перед которой в день представления поднимется лес. Картонный, но довольно искусно написанный. Биче шла той лёгкой девичьей походкой, что никогда не повторить замужним матронам, Асканио преобразился в чистого беса. До пояса. Ноги в облегающих двухцветных — мрак и пламень — штанах заплетались, короткие сапоги шоркали друг о друга. Сбилась с шага и Биче.
— Нет! — Котронэ бросился между Асканио и Беатриче, раскинув руки. — Нет! Ты же демон! Ну что это за пьяный танцор! Ты де-е-емон, хитрец, грациозный, порывистый, опасный… Рануччо, подними со скамейки мощи, пройдись до сцены! Просто подойди, ну! Во-о-от, Асканио, смотри, как движется демон. Сделаем тебя таким же, как мой друг. — Сезар обходил актёра вокруг, разворачивал за плечи, с восторгом осознавая, что хочет увидеть в нём. — Волосы у тебя и так чёрные, останется завить кудри. Лицом ты тоже ничего, ещё б ямочку на подбородке и нос более вздёрнутый… Не беда, нарисуем! И глаза, у демона зелёные глаза… Ты можешь представить, что у тебя такие же? Рекенья, прекрати хохотать! Ты говорил, у меня полная свобода действий, так что в моей власти заставить тебя играть себя самого!
— Быть посему. — Из одного конца сценической площадки Райнерито направился в другой, разом являя всё то, чего драматик добивался от Асканио. — Эта драма получит того демона, которого заслуживает. — Он одной рукой обхватил Беатриче за талию и привлёк к себе.
Девушка ахнула от испуга и чуть отогнула стан, отвернула личико, и было, отчего сделать это! Рекенья скользил по ней взглядом, словно раздумывая на первое познать её губы, на второе овладеть телом, а на десерт заполучить её душу.
— Мессере… — пролепетала Биче, слабея, покоряясь на глазах.
— Нам не знать счастья без благословения вашего родителя, — отчётливо и громко прошептал жених и, не отпуская талии, повёл возлюбленную к её папеньке.
Дальнейшее разыгралось, как по писаному. Под умиротворяющие звуки лютни будущий тесть, выставив свои алчные условия, облобызал будущего же зятя в обе щеки, запечатлел на лбу дочери благословляющий поцелуй и вложил её руки в лапы демону. К слову, о лапах, надо бы устроить им выдвижные когти...
— Отлично, — Котронэ хлопнул в ладоши и даже притопнул ногой, — первый акт есть!
— Осталось ещё три, и я очень, очень, очень их жду… — где-то над плечом прошептала Джоконда, окутывая запахом полевых цветов, обласканных солнцем. Сезар глубже вдохнул аромат, пальчики девушки пробегались по его спине, и не батисту рубахи было утишить их волнующую силу. — Ведь во втором акте демон соблазняет и меня… Вы же покажете дурашке Асканио, как правильно делать это?
— Покажу сию же минуту, — Котронэ нащупал её талию, обёрнутую в лён корсажа, и боком, на глазах труппы и принца, повлёк искусительницу к проёму в скене, за которым открывалась прохлада комнаты для реквизита. У драматиков свои пристанища разврата.
Чезаре Котронэ в конце концов тоже получил роль в этом театре порока.