1
Из зеркала смотрел некто невообразимый. Кто ты такой, древнеравюннский мальчик в пурпурных шелках и золоте? Сей наряд не прибавлял мужественности, напротив, никогда ещё Райнеро Рекенья не казался себе столь далёким от войн, крови, грязи и славы. Пожалуй, будешь тут воином, когда тебя одели в тунику до колен, сковали тогой, на которой были золотом вышиты сцены оргий, а волосы придавили венцом!
читать дальшеИстая вольпефоррка, Бьяджа знала толк в мести. Райнеро не допускал и мысли, что мерзавка всего лишь играла, обставляя завтрашнюю свадьбу в духе Древней Равюнны. Она натравила на него, доверенное лицо жениха и почти деверя, полчище слуг, белых, чёрных, песочных. Негодяи окружили его, приготовив ножнички, скляночки и амфоры, хотели уволочь в бани. Райнеро сам любил понежиться в ароматных парах и бассейнах, но на сей раз поостерёгся. Услужники попытались было сотворить из варвара человека в здешних условиях, но к ногам принц их не подпустил, тогда негодяи во всеоружии душистых коробочек посягнули на лицо. Его Райнеро тоже отстоял, а вот увернуться от псевдодревних блестящих тряпок не вышло. Принца-дикаря запахнули в достойную патриция тогу и бесконечно укладывали складки, и это звалось лишь примеркой!
— Доспех, коня и меч! — Райнеро оттолкнул какое-то чучело с подкрашенными глазами и кивнул в сторону выхода. — Я украшу себя сам, потом, кровью, грязью и многодневной щетиной!
Он тряхнул ногой, шнуровка сандаля туго обвила голень. Попытался оттянуть от тела тогу, под которой с него сошло семь потов, потерпел поражение и пнул подошвой ножку треножника.
— Принц мой, — возопил из курульного кресла Карраско, счастливо пребывающий в родных эскарлотских штанах, — заклинаю вас поберечь эти ноги! У кого сыщешь икры изящней?!
— Придержи язык, вы с Лео следующие! — Такая приятелям выпала участь: сопровождать принца и в праздности, и в похождениях, и на жертвоприношении, извините, свадьбе.
Райнеро прикинул, как эти двое станут держаться, обрядившись в древних равюнн, не оплошают ли. Слугам может быть совестно за своего принца, но слуги, вызвавшие стыд принца, идут к своей гибели… Хорхэ ви Карраско вместо костей словно имел пружины, жилистый и шустрый, не сводя с губ шалой ухмылки, он подавался за Рекенья в любую авантюру не зная колебаний. Похоже, своё участие в «жертвоприношении» он принял с охотой, питая слабость к ярким материям и цацкам, но не позволяя себе красоваться в этом безобразии на службе «тёмного» принца. Леопольдо ви Ампурия, по своему обыкновению, не оставил шанса прочесть открыто, как этот маскарад приходится по вкусу ему. Кузен восседал в курульном кресле невозмутим и степенен, подперев рукой вытянутое лицо, передержанные в щипцах волосы вздымались у висков птичьими крыльями. Без надобности Ампурия не шевелил и пальцем, а каждое его слово, каждый поступок был тщательно продуманным актом. Но он почитал своим участием авантюры принца Рекенья. Другое дело, что в самом начале раскладывал их на крупицы, предусматривал каждую мелочь и предрекал последствия.
Но что толку в этих болванах, когда не они, а Котронэ пытался удержать своего принца от очередной дурости и, потерпев неудачу, прикрывал спину?
— Отверженный… — Райнеро сдёрнул с головы венец и запустил им в стену, по которой расхаживали ненавистные древние равюнны. Как же здесь на стенах не хватало следов Пречистой! — Если до послезавтра Котронэ не даст знать о себе, я поеду на поиски. А вы прикройте меня перед Буйволом, ясно?
Карраско попрощался с ухмылкой и низко кивнул; Ампурия отвернул голову в сторону и поджал губы. Ну зачем, отчего беда вечно приходит к тем, кто не в силах сам её от себя отвратить?! Единственный раз Котронэ поддержал «баловство» своего принца, не из преступного соучастия — из верности, и что же теперь?
Марсио привели утром. Дозорный с Лавровых ворот божился, что конь вошёл в город один. Джериба облепляли мыльные хлопья, при виде хозяина он взвился на дыбы и не сразу дал осмотреть себя. Марсио был цел, упряжь и седельная сумка с пожитками Котронэ не тронуты, но на то, где мог пропасть сам Сезар, не нашлось и намёка! Марсио бы не бросил его, он подпускал Сезара, значит, вина вменялась Джудиччи. Но принц Рекенья не имел ни доказательств, ни права на открытое обвинение. Король Франциско доверил ему женить младшего брата на дочери вольпефоррского герцога. Сын подчинится, и завтра мстительная плакса заочно выйдет за графа Дория. Если Сезар не даст знать о себе, если Райнеро не найдёт ни его, ни следов, Буйвол будет держать ответ за содеянное.
— Райнеро, ты можешь на нас положиться. Мы исхлестаем Джудиччи лисьим хвостом *, но скроем твоё отсутствие и вызнаем, что он сделал с Котронэ! — Карраско сорвался с кресла и пытался не иначе как с утешающим объятием подступиться к Рекенья, не сбив складок на тоге.
Райнеро отпрянул, кинжалом выставив вперёд указательный палец:
— Не тебе заменить его. Ни одному из вас!
— Наш принц опечален разлукой, Хорхэ. — Сложив у груди руки, Ампурия во всех смыслах встал в ряд с надувшим губы Карраско. — Неужели ты не видишь, Котронэ для его высочества значит несоизмеримо больше, чем друзья вроде нас. Принц впустил его в сердце, и оно воспылало тем порочным огнём, который...
— Леопольдо!!! — взревел Рекенья, и зарвавшийся кузен разом побелел и прикусил язык. — Ещё слово, ещё мысль об этом, и я насажу твою задницу на...
— М-мой принц, эти слова недостойны... — Голова приятно тяжелела огнём, Райнеро наблюдал, как Лео полз вдоль стены, боясь вздохнуть и отвести от своего принца взгляд. — Т-твоя любовь порочит честь королевского дома.
— Ты покойник! — красная дымка перед глазами, бешеная сила бьётся из груди. Райнеро бросился к вжавшемуся в стену Лео, как вдруг что-то запуталось в ногах и потянуло вниз. Треск ткани, Райнеро насилу устоял, зарычав от злости, сорвал лоскуты тоги. Мимо мелькнул Хорхэ, увлекая за собой всё ещё блеющего Лео, хлопнула дверь. Пульсирующая краснота расступалась, но злость билась в горле криком, воем, заставляла до боли стиснуть зубы, велела душить, рушить...
Принц Рекенья с упоением топтал останки тоги, когда окно глухо брякнуло. В темноте оконного проёма показались чьи-то руки. Ночной гость? Герцог всё-таки решил мстить? Но прежде, чем Рекенья схватился за кинжал, до него донёсся знакомый голос:
— Райнеро, спокойно, это я! Убери кинжал и помоги!
Сезар уже опёрся локтями о карниз. Живой и здоровый, раз сумел вскарабкаться! Райнеро ухватил его за шиворот и потянул, от нашедшегося друга пахнуло потом вперемешку с пылью. Котронэ ввалился в комнату подбитым голубем, то есть попросту растянулся на полу, раскинув руки.
— Третий этаж и гладкие стены усложняют ворам жизнь, надо запомнить... Что это на тебе? — Сезар тяжело дышал, волосы встрёпаны, чёрная когда-то одежда серая от пыли, на колете оборваны застёжки. Нарвался на засаду? Руки содраны в кровь, но лицо цело. Котронэ ещё рассматривал одеяние принца, как вдруг уцепился взглядом за кувшин с вином. — Ты не представляешь, что со мной случилось! — Райнеро протянул забравшемуся в кресло Сезару бокал, за что тот благодарно кивнул. — Миф, Райнеро, нет, легенда о демоне ожила на моих глазах!
Следующие секунды комнату наполнило сосредоточенное бульканье. Миф, говорит? Легенда о демоне? Райнеро помимо воли сжал кулаки. Поганец развлекался! Не нападение, не драка, он упустил Марсио и отплясывал до утра с ночными духами, имя которым наверняка бродячая труппа фокусников, гадалок!
Сезар осушил кубок, завладел кувшином и припал к горлышку, умывая шею алыми струйками. Вино, не кровь, и ему хватает наглости вот так являться? Всю ночь веселился, день мучился от похмелья, а теперь пожаловал к родимому принцу?
— Знаешь все эти истории о духах, которые выходят к странникам? — Котронэ оставил кувшин, утёрся рукавом, слуга, что с него взять... Но он что, собрался пересказывать Райнеро свою пьянку, даже не попросив прощения? — Так вот, я уже приготовился ночевать на руинах, как вдруг меня разбудили голоса. Голоса мужчин и женщин, они читали пьесы Келсия, «Откавиана и Октавиану» и «Суженую Лукия»! Я сначала подумал, что мне мерещится, но нет, и тогда я стал прислушиваться...
— Марсио мог заблудиться, — не в силах больше терпеть россказни друга, Райнеро встал напротив, скрестил руки на груди и вперился Сезару в глаза. Но в тех не было и тени раскаяния, только блеск да удивление.
— Что? Ах, Марсио! С ним всё в порядке? — Котронэ, поднявшись, положил руку Райнеро на плечо, принц стерпел. — Прости, что упустил его, он понёс меня, пришлось спрыгнуть, но от удара я, похоже, потерял сознание, а когда очнулся, его уже не было... Так вот, тот туман, ты не представляешь, из него доносились голоса актёров, и я подумал, что там репетиция, позвал, а ко мне вышел...
— Ты не понял? — Райнеро скинул руку Сезара с плеча. — Марсио пришёл в мыле. Счастье, что его здесь запомнили и привели ко мне. А ты, вместо того чтобы вернуться в город, слушал какие-то репетиции? Я что, твоя охрана, Котронэ? Твой слуга, чтобы бегать за тобой?!
Котронэ лишь удивлённо моргнул. Очевидно, падение с коня отшибло ему последние мозги. Он выставил руки ладонями вперёд, примиряющий жест взбесил ещё больше.
— Конечно же нет, Райнеро, но ты хотя бы дослушай! Из тумана показалась двойная мрачновременная мас...
— К Отверженному туман, тебе совсем неинтересно, зачем я так вырядился? — Райнеро пнул жалкие клочки тоги, крутанулся перед Сезаром. Любуйтесь, сеньор камергер, во что в ваше отсутствие вырядили вашего принца! И ведь принц стерпел, прикрывая ваш, камергеров, зад!
— Но я же спрос...
— Так вот, Котронэ, я женюсь за малявку! Исполняю роль жениха для его будущей жёнушки!
— Но Райнерито, ты же этого и хотел, избежать собственной свадьбы и... — дурень всё ещё пытался оправдаться, но не выйдет. Когда господин гневается — слуга мотает на ус, а друзьям здесь место, раз Котронэ заявился не другом, но оскотинившемся слугой.
— Хотел, Котронэ, и вот, я хожу у Буйвола под надзором в древней тунике! Я выторговываю у него твою, твою, жалкий камергер, жизнь, а ты пялишься всю ночь в какой-то туман! — Райнеро оттолкнул Сезара, тот покорно упал в кресло, не переставая ошалело моргать.
— Демон, Райнеро! Там был...
Качнуть головой, обрывая безумный лепет, не смотреть в глаза, в которых нет понимания. Как же хочется что-то сломать, чтобы грохотало и звенело на весь Пьядже!
— Демон? Это я демон?! Да ты боготворить меня должен! — Опустевший графин кстати попался под руку. Просвистев в воздухе, с желанным грохотом разлетелся на осколки после того, как встретился со стеной за спиной камергера. — Или кровь Котронэ прониклась своей родовитостью? Ты повторяешь судьбу своей гонимой семейки! — Никогда Райнеро не позволял себе так унизить Сезара и его род, но Дева свидетельница, тот сам напросился.
— По твоей милости гоним! — у камергера наконец прорезался голос, а глаза перестали глупо таращится, попробовав метнуть в принца Рекенья пару искр. Жалкая попытка, Котронэ!
— Мало того, мне приходится слушать бред про мою неземную любовь к тебе! — память услужливо подбросила недавние речи Леопольдо, зубы свело в новом приступе гнева. — Тебе, Котронэ, Сезарине, чтоб тебя! Из-за моего беспокойства о тебе, моего дружеского отношения я теперь чуть ли не мужеложец! И всё из-за тебя! Не велика ли важность?!
— Ты ведёшь себя как избалованный венценосный кретин! — Котронэ вскочил с кресла, руки обозлившегося камергера заметались, он всегда становился чем-то вроде мельницы, когда злился. — Я рисковал жизнью ради тебя, ради исправления твоей ошибки! Из-за тебя мне не стать драматиком и поэтом, потому что стоит моему имени прозвучать, как Джудиччи насадит меня на рога! А тебя занимают какие-то слухи и туника?!
Райнеро не рассмеялся Сезару в лицо только потому, что гнев сковал скулы и позволил лишь оскалиться. Так вот, какие мечты мы лелеем! Камергер – драматик, конечно, будет сочинять стишки между тем, как убрать труп и подать принцу одежду! Принц Рекенья никогда не смеялся над увлечением друга, но слуге необходимо напомнить о его месте.
— Заткнись, Котронэ, пока я тебя не прибил! — Райнеро сорвался на рык, опасно приблизившись к Сезару. Руки снова желали что-нибудь сокрушить, но им оставалось разве что сорвать осточертевшую тунику. — Я спас от герцога твою душонку, так что прекрати жаловаться и скройся, камергеры не становятся известными драматиками!
Сезар вдруг усмехнулся, отвёл глаза, убрал руки за спину, но после снова вскинул голову, уставившись на Райнеро. Глупо, как глупо! Рекенья с трудом сдерживал красноту и гул гнева.
— Так давай, прибей же, прибей меня, чего тебе стоит, я же простой слуга! Или боишься испачкать тунику, ведь убрать за тобой будет некому!
Рык, гнев захлестнул и понёс, рука сама сжалась в кулак, нашла челюсть Сезара. Удар вышел сильным. Котронэ отвернулся, охнул, схватившись не за челюсть, висок. Костяшки пальцев как ожгло, Райнеро тряхнул кистью, гнев как всегда схлынул, оставив принца Рекенья перед своими свершениями. Сезар втянул воздух сквозь зубы, отнял руку, мельком глянул на неё и повернулся к своему принцу. Висок друга был рассечён, не сейчас, порез уже затянулся, должно быть, той злосчастной ночью, но Райнеро не заметил этого раньше. Сезар вдруг посмотрел пугающе спокойно, отрешённо. Взгляд камергера, каким Рекенья всегда награждали во время ссор, на этот раз был слишком... настоящим.
— Спасибо за всё, принц. Сожалею, что доставил столько неудобств и спешу исполнить ваш последний приказ.
Он быстро развернулся, метнулся к окну, грохнули створки, взвился к потолку поток прохладного солёного воздуха. Крикнуть «стой!», поймать за рукав, хотя бы шагнуть следом, но принц Рекенья стоял и смотрел в опустевшее окно. Глухой удар, Райнеро прислушался, донёсся едва различимый бег. Ушёл.
— Сезар! — крик растворился в ночной тишине, море в насмешку отозвалось гулом волны и шелестом гальки.
Райнеро взвыл, обрушил удар на оконную раму, силясь выместить на ней злость и сожаление.
*Ударить лисьим хвостом —одурачить.
2
Принц Рекенья скинул одежду и с разбегу нырнул в прохладную гладь простынь. Голова кружилась от вина, приятная слабость вплелась в мышцы, как от долгой тренировки на шпагах, подушка же мягкостью превзошла грудь моны Аличе.
В сущности, Райнеро получал удовольствие от любого праздника, будь то хоть день св. Агрипино, хоть Новый год, хоть свадьба младшего брата, тем паче в его отсутствие. В древних равюнн Джудиччи и присные поигрались на славу. Впрочем, сам Рекенья во всеоружии чёрного сатина и лёгкой щетины был вороном среди пестрых фазанов, что не мешало ему проехаться от церкви до Пьядже в настоящей колеснице, окружённой солдатами в доспехах древнеравюннских легионеров, возлежать на подушках за низкими столиками и раз за разом увлекать в танце невесту. Он не желал девочке зла, и в конце концов Бьяджа озарила улыбками и смехом собственную свадьбу. Мужчины чуть ли не терзали припорошенные золотой пудрой волосы, от зависти, ведь Рекенья достало смелости надеть штаны и делать, что вздумается. Престарелые матроны растроганно плакали от счастья за «молодожёнов». Герцог Джудиччи, единственный, кому венец и багряная тога поистине добавляли величия, не выпускал новобрачных из виду, и, ловя взгляд Рекенья, отвечал душевными плотоядными улыбками.
В полночь случилось поразительное: некто в чёрной с золотой каймой тоге, заслонив лицо полумаской героя трагедии, возник в центре патио. Отвесил гостям поклон и в одиночестве, под стоны лиры, грациозно в танце описал по патио несколько кругов. После чего сдёрнул с подушек дувшуюся весь праздник Изотту и, пренебрегая и хозяином, и гостями, закружил её в пляске.
«Чезаре!», первой узнала Бьяджа. Несчастный глупец, он вынуждал принца на коленях выпрашивать у Буйвола его жизнь! Но не пришлось.… Вернув Изотту отцу, этот безумец снял маску, до земли поклонился герцогу и получил жизнь хотя бы до конца празднования. Чувство прекрасного не позволило Джудиччи окровавить свадьбу собственной дочери.
Рекенья старался не терять друга из поля зрения, первым шагнуть к примирению, но поганец явил такое пренебрежение, что оставалось лишь проклясть свою отходчивость. Знать тебя, женишок, не знаю, говорил Котронэ каждым своим действием. Он танцевал и хлебал вино, как воду из фонтана, не обделил вниманием ни одной дамы, той скормил персик, эту облапил, а вон ту, кажется, осчастливил под тенью пиний и кипарисов… Райнеро бы думал, что друг перенервничал и перебрал вина, но… захмелевший Сезар вёл себя иначе, нежели так, заходя слишком далеко с ужимками, смешками и разнузданностью, что гостям, впрочем, нравилось.
Принц всё-таки потерял его из виду, отвлекшись на сморенную Бьяджу. Дурочка уснула, уронив голову на колени новоиспеченному деверю. Бдительный папочка немедленно унёс ребёнка в детскую, и разразилась форменная оргия. Потомки древних равюннцев лобызались, дрались, орошали себя винами, плескались в фонтане, изрыгали то, что съели и выпили. Рекенья же был до обидного трезв, но вдруг подвернулась мона Аличе, такая манящая в алом полупрозрачном хитоне, и пьяный угар был с честью возмещённым чувственным.
…. Райнеро почти забылся сном, забылся воспоминаниями о фиалке и мирте, матово-белой коже, вишнёвых губках Аличе, но что-то не подпускало овладеть ею, вытягивало из дрёмы, чьё-то присутствие там, в дверях…
— Рануччо, ты спишь? — поток холодного воздуха окатил голое тело, Райнеро едва ухватил край ускользнувшего одеяла и сел.
— Бьяджина?! — Графиня Дория, подобрав под себя ножки, уже сидела на краю его постели и размазывала по мордашке слёзы. Золотистая пыльца мерцала на обнажённых руках, крупицы мелких роз запутались в волнах волос, но свадебный хитон всё-таки сменился сорочкой. На неё пошла не ткань, а какой-то её призрак: Райнеро видел, что по телесной части Бьяджа уже обошла старшую сестру. — У тебя пропала любимая кукла, и ты не можешь уснуть, или может, тебе приснился кошмар?
— Н-несчастлива ж-женщина без м-мужа, — хлюпнула вспухшим носом замужняя дама и, насколько позволяли сжавшие горло слёзы, зачастила, обеими руками схватив Райнеро повыше запястья: — Я всеми любима, но никто меня не любит, я замужем, но мужа у меня н-неееет… Демон Асканио полюбил Беатриче, и теперь она счастлива! У меня же нет даже демона, даже демона нет! Рануччо, что я тебе сделала, Рануччо? За что ты так невзлюбил меня? Ты сделал всё, что в силах человека, чтобы не жениться на мне, п-почему? Я дурна, я уродлива? Может быть, слишком глупа? Настолько дурнее Урсулы? Изотты? Чезаре? Чем я так не угодила тебе, что ты оставил меня без любви?
Юная графиня Дория разревелась, спрятав лицо в пухлых ладошках. Такой не скажешь, что принца Рекенья не привлекают зареванные девицы с сопливыми распухшими носами…
Райнеро осторожно придвинулся к противоположному краю кровати, нащупал на полу брэ. Выставить принцессу и спокойно спать дальше? Райнеро стиснул зубы, любовь Котронэ нерешительно теребила ленты сорочки, готовясь запрыгнуть на эскарлотского быка. Нет, Рекенья её не прогонит, ради друга не прогонит и не воспользуется доверчивостью.
— Что ты, принцесса Джудиччи, графиня Дория не может быть уродливой дурочкой. И из уважения к жене моего брата я буду, как подобает, лишь восхищаться тобой.
Бьяджа ловила каждое его слово, круглые щёчки высыхали от слёз. Как гладко лжёт принц Рекенья!
Он укутал девицу в покрывало, уложил рядом, не удержавшись, поцеловал в разгорячённый лобик. Ну и кто после этого плохой актёр? Заботливый брат, не более, видел бы это Сезар! Думает, принц только и горазд, что заманивать принцесс Джудиччи в укромные уголки... При мысли о Сезаре стало не по себе, он странно вёл себя на свадьбе. Найти его, найти примирение, этим же утром! А сейчас не предать второй раз...
— Рануччо, ты обещал мне... — Бьяджа придвинулась ближе, несколько капризно откинула покрывало, как делают маленькие девочки, не желая ложиться спать. — Обещал показать единорога! Черногривого.
Райнеро хохотнул, перехватил ручку горе-наездницы, подобравшуюся к шнуровке на его брэ.
— Ты ещё приласкаешь единорога, графиня Дория. Но ты же не думаешь, что я лишу невинности жену брата?
Бьяджа вспыхнула и соскочила с кровати. Лунный свет обращал сорочку дымкой, ясно вырисовывая всё телесное богатство обиженной буйволицы.
— Я ненавижу тебя! И твою Эскарлоту! Я стану падшей женщиной, слышишь, стану, у меня будет много мужчин до твоего брата, но ты ко мне не прикоснёшься! Я расскажу папе, и он, он... — всхлипы разлились плачем.
Закусив губу, Райнеро беспомощно смотрел, как Бьяджа выбегает из комнаты и хлопает дверью. Такую жертву Котронэ просто обязан оценить, иначе принц Рекенья напрасно обрёл уже двух врагов из дома Джудиччи.