1
— Изолине было пять, а Джине три, когда случился этот… этот… — Сиджизмондо Джудиччи поджал губы и покрутил кистью, по обыкновению подбирая приличное слово. Не нашёл сразу, ударил кулаком по каминной полке и осушил бокал амброджии. — Этот неизгладимый кошмар, что до сих пор идёт по пятам за Джудиччи. Я был в походе, приумножая земли и вместе с тем ненависть к нашей семье. В Пьядже прокрались убийцы. Идалия ночевала вместе с дочками. Читала им на ночь сказки. Её пронзили тремя кинжалами, когда она закрывала собой малышек… Потом подоспела стража.
читать дальшеГерцог замолчал, отрешенно уставившись в портал камина, откуда свирепо глядел барельеф морды буйвола. Райнеро с силой сжал ножку бокала, как если бы держал руку на эфесе:
— Клянусь, в Эскарлоте я отведу от моны Бьяджи любую беду. Со мной ваши дочери в безопасности. Вы можете верить мне, можете доверять.
Буйвол повернулся к нему, сжал плечи горячими, сухими пальцами и отвернулся обратно, не изменяя отрешённости.
Райнеро отхлебнул вина, дивясь, как же судьба переменчива. Совсем недавно он знатно ославился перед Буйволом, но минул день, и рядом с ославленным стоял и откровенничал тот, перед кем трепетала вся Вольпефорре. Стоял «без брони», весь во власти усталости, тревог и скорби, не простивший себе насильственной смерти второй жены и безумия старшей дочери. Едва Рекенья ворвался в его покои, неся Изотту с перевязанными руками, герцог выпрыгнул из гущи перин и метнул кинжал, что пронёсся над головой принца с коротким злым свистом. Впрочем, уже через минуту Изотта лежала в постели, ещё бодрствуя, но не поднимая ресниц. Грозный отец гладил дочь по спутавшимся волосам и слушал осторожные объяснения Райнеро. Больше всего принц боялся, что Изотта выдаст непутёвого, одержимого демоном камергера, но девушка произнесла лишь одну реплику: «Я снова обезумела, а Рануччо меня уберёг». Когда она уснула, Джудиччи надел поверх сорочки расшитый лозами чёрный халат, налил обоим вина, отошёл к холодному камину и начал издалека. Так эскарлотский принц стал поверенным горестей непростого вольпефоррского семейства. Его брала лёгкая оторопь от историй о том, как Изотта услышала зов морского владыки, обвесилась украшениями — приданым — и поспешила на морское дно, замуж. Едва не утонув, позже она закрылась у себя в комнатах и умоляла направить на море пушки, потому что со дня на день к Пьядже подступит войско морского владыки, не простившего ей отказа. Наконец каждый год, в день, когда была заколота Идалия Джудиччи, Изотте чудилось, что на неё хотят напасть. Бедняжка кричала, пряталась, как маленькая, звала мать и не узнавала отца. Кости убийц, сотворивших такое, давно сгнили в земле, но никакая месть не могла вернуть принцессе здравый рассудок. Впрочем, приступов не случалось последние пару лет, потому-то никто не охранял этой ночью Изотту Джудиччи. И если бы не Артатос, его маска, дурость Котронэ, девушка бы не канула в бездну безумия снова.… Если Рекенья верно сопоставил следы схватки у комнат принцессы и присутствие Котронэ в них, то это Изотта не дала ему умереть от клинков убийц, подосланных и без того долго терпевшим герцогом. Раз Котронэ смог нашептать принцессе вздор о лебедях и скрыться, не оставляя за собой кровавых следов, то раны не так и значительны…
— Проси что хочешь, — Джудиччи отставил на каминную полку бокал и опять сжал плечи Райнеро Рекенья, глядя на него теплее родного отца. — Камни, золото, лошадей, жену… Командование? Я отведу от тебя отцовское неодобрение, докинув золота или городов в приданое моей Джины, и ты пойдёшь на Ричеретту и снимешь кожу с этой змеюки, Страффи-Фосколо. Что ты хочешь? Смелее, ну!
Герцог требовательно взглянул на Райнеро, но тот медлил с ответом. Джудиччи наверняка уверен, этой ночью Пьядже увидел ещё одно убийство. Рекенья вздохнул, отвёл взгляд, что ему командование, жизнь друга намного дороже…
Незаметно для Райнеро Джудиччи вложил что-то ему в руку, заставил взять. Пальцы сомкнулись вокруг обтянутой кожей рукояти кинжала, того самого, что гулял по рёбрам Рекенья после скандального спектакля. Двухлезвийный клинок красовался двойным изгибом, крестовина загибалась вниз рогами, прежде буйволовыми, но отныне бычьими, прямо от неё выходили крюки-клиноломы. Красавец ловил блики свечей, купался в них, как в крови, так что Райнеро невольно залюбовался игрой стали и огня.
— Этот кинжал научен убивать. Знает вкус крови. — Герцог сжал руку Райнеро, уставшее лицо на миг озарила улыбка. Кинжал явно был ему другом, участником многих убийств, свидетелем торжества. Ценный, щедрый дар.
Райнеро кивнул и решился:
— Этой ночью пролилась кровь не только дочери герцога Вольпефорре. Мой друг, граф Котронэ, насилу отбился от убийц, и я надеюсь, не слишком пострадал… — Райнеро выдержал паузу, но герцог не выдал себя ни одной эмоцией. — Я прошу вас об одном. Не забирайте жизнь моего камергера. Дайте нам уехать, клянусь, он не виновен в том, что случилось за эти дни.
Джудиччи вскинул брови, закатил глаза, покачал взлохмаченной головой, ясно давая понять, что он думает об этой просьбе. Райнеро по-прежнему сжимал рукоять кинжала, будто прося у того поддержки, но Буйвол не думал гневаться.
— Я принимаю твою просьбу, если, конечно, он до сих пор жив. Но обещать жизнь мертвецу было бы бесчестно, поэтому приходи в полдень на военный совет. Отвлечёшься от своего камергера… Право слово, Рануччо, чуточку больше можно любить разве что сестру, и то от большой скуки, но никак не камергера, особенно если он портит тебе жизнь.
2
Поцелуем в щёку драматика не будили с тех пор, как он бросил свою труппу в Ричеретте. Джоконда? Дочка художника по стеклу оказалась столь отважна, что отыскала своего заколдованного возлюбленного в логове злодея, какого ещё свет не видывал! Сезар приоткрыл глаза. Вместо веснушчатой простушки у его изголовья сидела златокудрая принцесса. Дочка злодея и самая безнадёжная любовь в жизни Сезара ви Котронэ. Хихикая, она потянула его за маску у виска. Но стоило Сезару перехватить её запястье, как Бьяджа испуганно распахнула глаза и взяла его лицо в ладони.
— Что ещё он сделал с тобой, раз ты не даёшь снять маску? Искромсал, изуродовал? Чезаре, не молчи! Я дочь Вольпефоррского Буйвола, я смогу постоять за то, что мне дорого!
— Что? Бьяджа… Ваше высочество… О ком вы говорите? О чём? — Сезар сел в кровати, перекинутая через плечо простыня удачно укрывала от глаз Бьяджи раны, нанесённые убийцами на службе её отца.
— О Рануччо, он выпнул тебя как собаку! — Бьяджа схватила Сезара за руки и прижала к груди движением, каким обнимают любимую куклу. — Я за тебя боялась, ты не возвращался, хотя принц ушёл почти сразу же. Я подождала до рассвета и пришла сама…
— Принц, он у себя?
— По счастью, нет.
Котронэ наконец осмыслил происходящее. Рекенья не спал сном праведника, вместо этого отвадил от принцессы демона и теперь, верно, пропадал у моны Аличе. А дочь Буйвола, до сих пор не зная истины, сидит в постели камергера и бело сверкает оголённым плечом, с которого сползла сорочка. Сквозь раздёрнутые занавески сочился яд рассвета, нанося на кожу Бьяджи Джудиччи перламутровый блеск.
Котронэ высвободил руки и плотнее запахнулся в простыню.
— Послушай. Пообещай не подходить ко мне, если увидишь меня без маски.
Бьяджа взяла Сезара за плечи и уселась к нему на колени поверх простыни. Это было выше его сил, одно неверное движение, и он окажется ничем не лучше Райнеро…
— Я же сказала, я смогу отстоять свою любовь к тебе. Доверься мне, Чезаре.
— Бьяджа, Бьяджа, Бьяджа… Ты никогда не была со мной, ты была с Артатосом, демоном, который прежде был актёром в театре Мрачного времени! В ночь после спектакля, ты знаешь, какого, мне пришлось заночевать на руинах, и…
— Да-да, Артатос, я помню, ты же рассказывал мне, забыл? Драматики такие выдумщики… Но мне нравятся твои сказки. Только давай ты мне расскажешь их позже… — Бьяджа навела на губы Сезара душистый пальчик, доводя до судорожного вздоха, после чего распустила сорочку.
Котронэ поймал её в последний момент, натянул обратно на отливавшие перламутром плечи. Он ненавидел себя как никогда.
— Повторяю. Ты должна знать, что Сезар ви Котронэ это я. Меня не было ни в Пьядже, ни в Лаворе около месяца, и приехал я пару дней назад вместе с Райнеро.
— Что ещё за выдумки? — Бьяджа гневливо сузила глаза. — Ты пугаешь меня, Чезаре. Ты же был здесь, со мной, и мы с тобой…
— Не мы с тобой, а ты с ним. — Котронэ ссадил охнувшую принцессу с колен. — Бьяджа, я был ужасным дураком, я повстречал демона и заключил с ним сделку, я был обижен на весь мир… Демон ходил в моём обличии по Пьядже, по Лаворе, а я ездил по Вольпефорре и давал представления. Я ношу эту маску, а он носит моё лицо. Его имя Артатос, он говорил правду.
— Мне не нравятся твои слова… — Бьяджа оттопырила дрожащую нижнюю губку, перебросила на плечо золотистые волны волос и вдруг ударила Сезара в грудь. — Эта история плохая, злая, греховная, перестань!
— Я ловил тебе бабочек и стаскивал с тебя Райнеро… — Что за мир наследовали люди от Всевечного? Что за мир, где, если не успеешь нагрешить сам — нагрешат за тебя? —Прости за это.
— Верно, а потом устроил оргию на террасе, я огорчилась, что меня туда не позвали, и ты утешил… Ты, наверное, заболел? Это всё принц, он всё же избил тебя? Ты всё забыл?
— Это был не я…
Бьяджа соскочила с кровати и попятилась к двери, на ходу затягивая на сорочке завязки.
— Хочешь сказать, я была с демоном? Это жестокая шутка, Чезаре! Мне страшно, перестань!
Придерживая на плече простыню, Сезар встал, протянул руку. Отчаяние затапливало лёгкие подобно тому, как холод раннего утра наполнял комнату.
— Не бойся, не надо! Ты же знаешь меня, Бьяджа. Тебе понравилась моя пьеса, помнишь? Это был я, я отказался читать с тобой по ролям, потому что от волнения у меня одеревенел язык. Понёсся ловить этих бабочек, а потом приревновал к принцу… Я влюбился в тебя, веришь? Сделал самым светлым персонажем пьесы… Я даже там не посмел тебя обидеть, испугать. Я видел, ты оставила себе крольчиху…
— Её зовут Биче… — шепнула Бьяджа и подошла обратно. Чёрные ресницы были мокры от слёз. Невыносимо! — Чезаре, я была с демоном? Он был таким добрым… Чезаре, я боюсь, вдруг он забрал мою душу? Это правда ты? Не обманываешь? — душистая ручка снова потянула край маски, та не двинулась. Бьяджа вскрикнула, но не отпрянула, бросилась Сезару на грудь и разрыдалась.