Я слепила треть трейлера по 3 части Яблодней %) Треть - потому что 57секундного трека не хватило на линию Берни и линию Энтони Так что пока засветились только остатки блицардской линии и спойлерный эпик эскарлотской. Но в целом трейлер получился вполне самостоятельным, хехе.
Горда, гифки не были пределом %)
Ну и мы вроде как писать финальную часть тоже начали.

@темы: Яблочные дни, Творчество

1

Сиджизмондо Джудиччи делал для Вольпефорре что-то невероятное. Он не только высвобождал вольпефоррцев из-под тиранических пят пополанов и суверенных нобилей, но вместе со свободой нёс им просвещение, работу и досуг, радость. С его руки повсюду велись раскопки, извлекались из мглы веков и сразу же попадали на восстановительное попечение скульпторов шедевры Мрачновременья — статуи, храмы, целые улицы с остатками фасадов и фронтонов и, разумеется, амфитеатры.
Восхищение Райнеро Рекенья, избравшего путь воина, было в разы слабее восторгов его друга-драматика, но оно было! Стремясь вернуть амфитеатрам былое предназначение, герцог Джудиччи выгнал из них «жителей арены», снёс их дома, рынки и даже церкви. Отныне амфитеатры стали назначены изящным увеселениям. На черепице крыши вестниками мира курлыкали голуби, на мраморных скамьях восседали под балдахинами патриции, священники и послы, за ними, накрытые послеполуденным солнцем, поместились принарядившиеся простые люди. Театрон не вместил всех охочих до прекрасного лаворцев: они забились в проходы, повисли на статуях и, позволь им это, заполонил бы орхестру и крыши.
читать дальшеУже около недели вся Лавора праздновала двойную помолвку дочерей своего повелителя. Будучи в глазах всего света женихом одной из них, принц Рекенья от сердца тоже отдался празднеству. Это был самый настоящий вольпефорсский карнавал, только не приуроченный к приближению поста.
Райнеро надевал маску и вливался в уличное шествие, где горланил фривольные песенки, славил озорных божков хмеля и любви, слал воздушные поцелуи красоткам, которых, несмотря на дозволение участия в процессиях, драконоподобные дуэньи подпускали лишь к балконам да окнам. Днём к небу взвивались флаги, золочёные гербы и пёстрые тапестри, вечером же его расчёркивали, вылизывали, пронзали огни фейерверков.
Казалось бы, Рекенья упивался волей совсем недавно, в Никастрийском университете, который закончил полгода назад, и после сразу же у себя в Валентинунье, куда королевским рескриптом был назначен губернатором. Но что любезные никастрийцы, что милые валентинунианцы были не чета лаворцам в умении веселиться.
Как ликовали горожане славной Лаворы, когда он в опасной близости проносился на Марсио, стремясь одержать верх в палио — скачках. И Райнеро ещё долго не забудет счастливых и смущённых лиц игроков в мяч, когда он примкнул к одной из команд и задал звону, достойного многоопытного участника этого «кальчо». Рыцарский турнир и батальяцца тоже удались на славу, в немалой степени благодаря Котронэ. Рекенья всё же смог сдёрнуть его с просцениума и вместо прелестей Джоконды вложить в руку турнирное копьё. Райнеро от души улюлюкал, когда тихий драматик поочередно выбил из седла обалдуя Хорхэ ви Карраско и зазнайку Леопольдо ви Ампурия, после чего обрушился на военачальника Буйвола Джироламо Кривелли, чуть не оставив мону Аличе вдовой. В батальяцце разыгравшийся камергер вовсе оттеснил принца от командования. Вся Лавора, затаив дух, следила, как «великолепный Котронэ», встав во главе отряда, схлестнулся с другим отрядом в попытке овладеть городским мостом.
И к слову сказать, овладел. Но вместо того, чтобы почивать на лаврах своего неистовства и военной удачливости, этот неисправимый драматик вернулся в амфитеатр, вложив в одну руку прелести девицы Джоконды, и во вторую — рупор, придающий ему грозность божества.
Бедолага Котронэ! Поставить эту блестящую пьесу и не увидеть её — всё равно что умереть в бою за минуту до выигрыша!
Райнеро не без грусти вздохнул и повернулся к той, которой выпало счастье насладиться талантливым творением. Бьяджа Джудиччи, похожая на аппетитную заварную пироженку в белом с золотом хитоне, смотрела на сцену восторженными, готовыми подёрнуться слезой глазами. Рекенья усмехнулся, восторг принцессы понятен: единорог Манлио как раз с нежностью обнимал свою подругу Беатриче, что, лия слёзы, прощалась с дорогим другом.
— У Манлио тот витой рог, который выбрала я! — беззвучно хлопнула в ладоши Бьяджа. — Чезаре его оставил.
Райнеро дождался выхода жениха. Монашек не подвёл: чёрный сатин и серебро, змеящиеся кудри, повадки грациозного хищного зверя сделали из него пусть не двойника принца Рекенья, но вполне пристойное подобие.
— А у Асканио те манеры, — ответил принц в тон принцессе, — которые привил ему я. Чезаре их утвердил!
Бьяджа сморщила носик и показала свернувшийся в трубочку язык, но быстро забыла, что над ней подшутили. Асканио на глазах у будущего тестя впивался в губы возлюбленной долгим, порочным поцелуем.
— Рануччо, какой красивый жених, правда? А какой добрый у Беатриче отец! Папочка, правда?
Герцог Джудиччи, сидевший от принца Рекенья слева, с умилением глянул на дочь и кивнул. На войне он был воином, во дворце — правителем, в театре — театралом. Подобно древнему равюнну, он надел поверх рубашки багряную шёлковую аболлу, и воронёная бляшка в форме буйвола удерживала на плече это языческое великолепие.
— А где же Чезаре? — Бьяджа закрутила головкой, и мужи, по которым бездумно скользил её взгляд, спешили в почтении наклонить блестящие от пота лбы. — Отец пригласил его к нам в ложу!
— У моего друга есть традиция, — шепнул Райнеро принцессе на ушко, растревожив прядки у виска. Утром Котронэ пожелал «заказчику», то есть Буйволу, приятного времяпрепровождения, чтобы не сказать катарсиса, а через час Рекенья седлал для него Марсио и просил Пречистую о лёгкой дороге до Аквиллии. Там стояла армия, которую Котронэ лично приведёт под стены Ричеретты. Капитан военачальника должен стать в глазах Буйвола более неприкосновенным, чем драматик и камергер…. — Он никогда не смотрит на свои постановки вместе со зрителем.
— Почему же?
— Можете спросить у него при случае, прелестная Бьяджина.
Дурочка вспыхнула и повернулась обратно к сцене. Там сошла на землю ночь, вернее сказать, прозрачная чёрная ткань сверху донизу накрыла картон, на котором изобразили лесную чащу, и загорелся, покачиваясь в руке жениха-демона, фонарь.

— Я бестелесен был и невесом,
играли равно мной ветра и дуновения,
от прихоти стихии я зависел,
покуда в час, вмиг веру пошатнувший,
меня не запустил в себя юнец…
И ожил я, познал я тяжесть плоти
и крови теплоту, а вместе с тем,
как солнце опаляет люто кожу,
как холодит её то дождь,
то снег, и как касания
нежнейших рук девичьих
мне плавят плоть, и нежат, и студят!
Раз испытав сие, желаешь больше,
и каждый, кто увидел Беатриче,
поймёт меня: едва я заключу
её в объятия, как костей её клинки
меня насквозь пронзят!
Нет, я не пёс, и я не пожелаю
слюну пускать по этим по костям!
Я жажду яблок, персиков, их мякоти, их сока,
но нет мне хода в те сады,
где можно их сорвать.
А потому себе в сообщники
зову единорога, чей рог сослужит мне
добрейшую из служб.
Ах, Манлио, ах, милый друг, явись же,
чтобы могла я приласкать тебя за рог…

Зрители, от плебея до патриция, зашлись в гоготе. Райнеро тоже хохотнул, закинул в рот горсточку драже, и вдруг его хлопнули по спине. Изотта, перегнувшись через отца, глазами указывала на захваченную зрелищем Бьяджу и усмехалась, отчего крупная соблазнительная родинка у губ словно жила своей жизнью.
— Закрой моей сестрёнке уши, Рануччо. Не то этот демон опередит тебя, развратив её первым.
— Пусть она готовится. — Райнеро украдкой намотал на палец золотистый локон и провёл им под носом, вдыхая бергамот, пачули и ладан. — Ибо я намерен обучить свою жену куда большему, чем знает этот доморощенный дух.
Изотта захихикала, герцог тактично подвинулся вперёд, оставляя дочери место для манёвра у себя за спиной. Райнеро куснул её за губу и отпрянул, пока невеста не поймала с поличным.
Тем временем демон, не сумев дозваться единорога, огласил окрестности гнусным хохотом и упрыгал за помощью, которую видел в лице сестры своей невесты.
— Зачем оставила пуховые перины
и за тобою я сюда пришла? — Джоконда выпорхнула пленительным видением в облаке сорочки, над кружевным воротом горел костёр рыжих кудрей. Неудивительно, что Котронэ с таким удовольствием сгорал на этом огне.
— Затем, чтобы за хвост смогла ты
волшебство схватить! — Асканио за талию увлекал жертву всё глубже в чащу, подала тревожный голос лютня. — Ужель тебе не любопытно приручить единорога, которого сестра твоя так алчно скрывала от тебя?
— Мне страшно, Рануччо! — пискнула Бьяджа, обеими ручками стискивая Райнеро запястье. — Что демон сотворит с бедняжкой?
— О-о-о, — ухмыльнулся Рекенья, — он покажет ей рай.
Нежа в руках лютню, выплыл Манлио, и под отчаянный, тревожный перебор начал выписывать вокруг Джоконды немыслимые пируэты, доверчиво льнуть, ластиться. Девица, забыв испуг, привстав на носочки, гладила единорожью морду, и вдруг лютня сорвала голос. Демон оттолкнул Джоконду и от плеча взмахнул деревянным мечом.
Вскрик Бьяджи пришёлся на гомон зрителей, по просцениуму покатился отрубленный витой рог. Из раны на лбу единорога брызнула «кровь», зверь упал на зад и уползал прочь, извиваясь червяком. Демон, раскатисто хохоча, занёс над головой рог и прокричал:
— Сын ли я дьяволу или никто?!
Не в силах сдержаться, Райнеро одобрительно засвистел. Сама природа заступила на сторону демона, солнце опаляло его закатным огнём, зной приводил в движение воздух, искажая фигуры и лица.
Асканио заткнул рог за пояс и подступил к обомлевшей Джоконде, собираясь произнести любимейшую реплику принца Рекенья. Губы Райнеро прошептали её вместе с ним:
— Вы приласкаете черногривого единорога, монзелла?
Бьяджа вскрикнула и зажмурила глаза, пропуская один из лучших моментов пьесы. Демон набросился на девицу, сверкнула её оголившаяся ножка, прозвенел вскрик, и пал наземь занавес.
— Рануччо, что он сделал? — подала дрожащий голосок Бьяджа. — Убил? Уже можно смотреть?
Райнеро покосился на герцога: тот усмехнулся и кивнул, как бы признавая: «да, нескучное действо». Изотта за отцовской спиной переглянулась с Райнеро. В глазах принцессы мигнули демонята, и Рекенья придумал, чем заполнить промежуток между актами.

2

Стараниями Изотты «Рануччо» пропустил ту часть сцены, в которой Джоконда горько плакала о поруганной чести, Беатриче проклинала изменника, а синьор Тарчизио картинно терзал свою роскошную шевелюру. Глазам опоздавших предстал уже собранный, циничный родитель, что наказывал дочерям исполнять любые прихоти демона, ибо «богатство и почести стоят девичьей чести!».
Принц Рекенья невозмутимо уселся назад между невестой и тестем. И если Джудиччи едва на него взглянул, то его дочь расцвела в улыбке и придвинулась ближе, как будто Райнеро без того не было достаточно жарко. Тело ещё помнило тепло Изотты, отточенные, порывистые движения, дрожь, которая передавалась и ему. Для незамужней девицы красотка умела слишком многое, и Отверженный знает, что бы сотворила с ней жизнь при дворе короля Франциско. Тот ведь верил, супружеская измена простительна лишь королям… Решительно, эта театральная авантюра только к лучшему! А старшую дочь Буйвола Райнеро запомнит именно такой: она перебросила золотую копну на одно плечо, нежа второе на солнце, и наматывала на палец кончик витого серебряного пояса. Похоже, принцесса утратила к спектаклю всякий интерес, ибо её искусством был отнюдь не театр…
— Рануччо, — Бьяджа положила голову ему на плечо и вдруг дёрнула носом, неудержимо напомнив кролика. — Я чувствую духи Изотты на твоём колете…
— Я действительно прошёлся с ней под руку, — коль скоро принцу Рекенья предстояло принять в свои руки мир и войну, он не мог допустить, чтобы его тайны раскрывались против его воли. — Но как же так, моя невеста жалеет для меня своего аромата!
Дурочка захихикала, Райнеро же немедленно припал к ручке, вдыхая запах персикового масла. Ветерок обласкал распалённое лицо, стирая последние следы порочных утех.
Тем временем синьор Тарчизио и две его дочери на фоне этого патио с колоннами и зеленомраморным фонтаном невыносимо сроднились с семейством Джудиччи. Райнеро не мог скрыть ухмылки. Секретарь герцога, мессере Сакробоско вёл подробнейший дневник, который во имя искусства был в строжайшей тайне у него позаимствован. Оказывается, перед прибытием в Вольпефорре принца Рекенья герцог давал дочерям наставления, сводящиеся к одному: быть с гостем милыми и развлекать его так, как он того пожелает. Но Котронэ придал сим безобидным наказам совершенно иной смысл…
Синьор Тарчизио под треск рвущейся ткани оголил дочерям плечи и частично грудь, распустил им волосы и толкнул в сторону леса.
— Папа! — громко шепнула Бьяджа, поворачиваясь к герцогу. — Папочка, отец в этой пьесе ужасен, как он мог поступить так со своими дочерьми, плоть от плоти его?
Райнеро стоило немалых усилий не слечь от подступившего хохота.
— По всем вероятностям, он не любил своих дочерей, моя радость, — грозный герцог ответил принцессе с мягкой улыбкой, которой удостаивались только его девочки. Но Райнеро присягнуть мог, что уловил в его голосе некоторое сомнение.
Глупышка раскрыла розовый ротик в улыбке и, не выпуская руки жениха, повернулась обратно к сцене. Там как раз происходило одно из лучших действий спектакля! Вечер набрасывал на амфитеатр плащ заката, и на личике Бьяджи тоже выплясывали розоватые тени. Она следила за действом, приоткрыв рот и распахнув глаза. Пожалуй, наблюдать за ней было даже интереснее, чем за завлекающими демона полуголыми девицами.
— Ах, Рануччо, демон опять их…?
— Если я расскажу, станет неинтересно, не так ли?
— Да, ты прав… Ах, вот и он! Как же он страшен, кудри вьются змеями, а зубы выступают клыками… Но как же… Беатриче упала в его объятия?! Не устояла! Но как же это, Рануччо?
— Увы, эта девица оказалась падка на соблазны…
— Это ужасно! Но что это… Джоконда убегает! Вот светлое сердечко!
— Младшая сестра куда лучше старшей?
— Бесспорно, ведь старшая пала жертвой своих желаний… Ты смеёшься, Рануччо?
— Нет-нет! — Райнеро удушил в себе хохот и припал к тоненьким пальчикам. — Ты во всём права….
Бьяджа снова поверила демоническому жениху. Глупышка держала за щекой леденец и смотрела на сцену, забыв дышать. Сезар знал, в кого влюбляться и кого обратить в своей пьесе святой невинностью! До слуха донеслись переливы флейт и жалобный звон лютни. Райнеро поспешил обратить взгляд на небывалое действо: смотреть на то, как женят демона в его лице, принцу Рекенья не надоедало никогда.
Грянул гром и заклубился дым. Коль скоро даже герцог Джудиччи издал прерывистый вздох, что говорить о нежных принцессах! Изотта выпустила из пальцев поясок, Бьяджа вскрикнула и коготками впилась Райнеро в ладонь. Многоголосый, раскатистый хохот демона слетел с просцениума, закружил по орхестре и разбился о скамьи театрона.

— Мне ли, кто дьяволу верным приходится сыном,
кто мраком взлелеян и злобой вскормлён,
кто первым ногою попрёт этого мира
больного руины, жениться на твари худой
и земной?
Решительно нет.
Пока не испил я до донышка воли!
Не обучил грешным ласкам суккуб!
Не натаскал в чернокнижии ведьм,
а впрочем тотчас же явлю им урок!
Быть Биче — крольчихой,
отцу же — телёнком, до буйвола хрыч за свой век не дорос…

Гогот зрителей стал принцу Рекенья усладой для слуха, вид замершего изваянием герцога — усладой для взоров. Он сжимал губы, косматые брови низко нависли над глазами, что изжарили бы демона на медленном огне, когда бы могли. Вряд ли зазнавшимся пополанам или непокорным нобилям выпадала честь довести Буйвола до такого бешенства! Изотта скрылась за отцом, Райнеро едва высмотрел её заострившееся, непроницаемое лицо. Бьяджа заливисто смеялась и теребила Райнеро за рукав. Он поддался, захлопал, взглядом выхватывая из рассеивающегося дыма фигурку Джоконды с кроликом на руках. Девушка затравленно оглянулась, со вскриком выронила зверька и бросилась к демону, который самозабвенно покручивал румяную телячью тушу над бутафорским огнём.
— Самый свирепый зверь, — вскричала Джоконда, простирая к демону руки, — позволяет приласкать себя, если подойти к нему с добром, и самая заблудшая душа найдёт путь к свету, если указать ей этот путь! Я верю, она ещё жива в этом демоническом теле!
Взвилась скрипка, демон в испуге отпрянул, согнулся пополам и пал на колени, увязая в клубах дыма. Мгновение, скрипка утихла, вступила лютня, и к свету воспрянул юноша в белых одеждах. Он протянул своей любви руку, и Джоконда без колебаний её приняла.
Признаться честно, Райнеро всегда хохотал над этой частью сцены. Если бы не этот беглый монашек, принц бы никогда не представил себя в ангельском обличье. Он искоса взглянул на Бьяджу: та утирала слёзы умиления, катящиеся по округлым веснушчатым щёчкам.
— Она заслужила своё счастье, — Бьяджина вскинула на Райнеро искрящиеся глаза, которые принялись с каким-то нездоровым вниманием изучать его лицо. — А вот отец и старшая дочь получили по заслугам, верно, Рануччо?
— Да-да, — Райнеро чуть не поперхнулся подступающим гоготом, — ты, как всегда, права!
Не переставая бить в ладоши, Бьяджа прикрыла глаза, свернула губы в трубочку и запрокинула к принцу Рекенья лицо. Щадя чувства Сезара, он намеревался «промахнуться», попасть куда-нибудь в уголок губ, как вдруг ощутил в левом боку холодный лёгкий укол.

@темы: Giudici, Творчество

Будь Лавора человеком, она бы являла собой не пресыщенного театрала и тем более не патрона искусства театра. Лавора была бы грубой, непросвещённой ротозейкой, не заслужившей чести быть очевидицей тех событий, что вскоре потрясут Вольпефорре. Дом Джудиччи покачнётся на пике могущества. Театральное искусство сгорит в нестерпимом огне своей же мощи, а тот единственный, кому было бы по силам возродить его из пепла, сляжет в сырую землю или до конца своих дней станет скрываться от мести тех, кого погубил.
Сезар ви Котронэ бросился в эту постановку с обречённой яростью полководца, что врубился в гущу врагов вперёд отставших солдат и теперь в одиночестве принимал свой последний бой. Полем его триумфа, а затем гибели, назначалось стать амфитеатру. Можно ли желать большего? Он окончит свой век на этом песке, не раз орошённом кровью меченосцев, что бились друг с другом или со зверьми на потребу народу. Даже принц Рекенья не отказался бы от такой участи.
читать дальше… — Мессере, мессере! Я всё правильно делаю?
Время к полудню. Зной. Фасад скены — жёлтый, истёртый пальцами времени, размежёванный рядами колонн и ниш, за которыми искали теней и прохлады ненужные в первом акте актёры. Перед фасадом возвышался просцениум — площадка, где жених и демон по имени Асканио бесстыже целует невесту по имени Беатриче. Вернее, должен был так целовать.
Котронэ не узнавал того, что написал. Асканио заломил себе руки за спину и закусил губы так, что ими стало невозможно целоваться. Девица Беатриче, подставив поцелуям шейку, взглядом заклинала драматика: отдай меня настоящему демону! нет, лучше возьми меня сам!
— Асканио, разорви тебя бес! — Котронэ слез с поваленной колонны, солнце немедленно навалилось на него всем своим жаром, рыжие локоны Беатриче подыграли этому зною. — Мохромонские монахи не шепнули тебе, какого мнения о женщинах был тот еретик, что сделал из солнца Пречистой дырку? — Он приобнял Биче за талию. Тоненькая, воздушная, она могла бы стать невестой самому ветру, но нужна была здесь, древнему духу театра и его адепту. — Внимай же, невежда: женщина — легчайшая добыча для злого духа, женщина подвержена плотской скверне как никто другой и женщина готова прибегнуть к помощи самого Отверженного, лишь бы только утолить свои страсти! Она бы отдалась тебе на глазах у папаши, если бы такова была твоя воля! Но ты терпелив, ты лукав, ты пока только смакуешь это поспевшее яблочко, предвкушая, как настанет час, и ты вгрызёшься в эту сочную мякоть, оплеснёшься соком, не оставишь ни косточки… Вкуси, давай, ну!
Беглый монастырский послушник вкусил: зажмурив глаза, прижался сомкнутыми губами к губкам Биче и… окаменел, слишком зажатый, чтобы сойти за демона, и слишком жалкий, чтобы повторить гордое бесстрастие статуи.
— Изыди. — Одно короткое слово, и горе-демон убрался за колонны, поджав непредусмотренный сюжетом хвост. — Биче.
Девушка ступила Сезару навстречу, доверчиво распахнув глаза, округлив веснушчатые щёчки в улыбке. Ей бы следовало быть дочкой герцога, не художника по стеклу, и носить не менее красивое имя… Котронэ прихватил её за подбородок и впился в дрогнувшие пухлые губки, которые принялись сладко-сладко ему отвечать.
Грянул восторженный свист, драматик и лицедейка отпрянули друг от друга. Райнерито, запрыгнув на скамью театрона, попирая ногой карты, заходился в свисте и овациях. Рядом ликующе крутила юбками Джоконда, походившая на Беатриче, как сестричка.
Сезар, подавив смешок, погрозил этим двоим пальцем и повернулся к Асканио, что маячил между колонн неприкаянным духом драмы. Черты его лица самым гротескным образом преломлялись в трагической гримасе, и даже злой надлом бровей, ставший для драматика решающим, неканонично смягчился.
— Давай, — тряхнул кудрями Сезар, чувствуя, как по жилам струится жар полудня, яд вседозволенности. — Все мы наследники мира, который лежит во зле, но ты демон, ты старший из нас. Твоя невеста появляется из леса, она само сновидение! Ты видишь её и представляешь, как в дозволенный час начнёшь подбираться к её юному телу. Ты прекрасно знаешь, что она только что прощалась с единорогом — своим другом и наставником. Тебя это забавит, но ты прячешь усмешку и ведёшь её к отцу, чтобы получить благословение. На глазах у родителя ты отходишь от образа добропорядочного зятя и целуешь невесту, стараясь устремить свой язык так глубоко, как… Кхм… Это пока опустим…
Сезар кашлянул и уселся назад на поваленную колонну, серьёзно рискуя подпалить зад. По спине наперегонки бежали капельки пота. Виски давным-давно взмокли, и Котронэ начинал подумывать, как бы чудно утёрла их шустрая девичья ручка… Взгляд сорвался на беломраморный театрон, взрезанный лучевыми проходами и поделённый ими на секции-клинья. С краю, раскинув зелень атласных юбок, болтала ножкой Джоконда, которой сюжетом было уготовано пасть следующей жертвой демонических чар. Котронэ высмотрел её в Пьядже. Она помогала своей подруге Биче, чей отец был художником по стеклу, выкладывать витраж взамен выбитого. Стоило драматику и принцу недолго покрутиться рядом, как девицы оставили возню со стёклышками и улизнули туда, где их красе нашлись бы воспеватели.
Но первая же репетиция всем раздала свои маски. Подружки, то соревнуясь, то действуя сообща, выкладывали ради обольщения драматика ужимку за ужимкой, которыми до сего дня он стоически пренебрегал. Райнерито, чуть ли не впервые обделённый девичьим вниманием, примерно приводил бренное тело на репетиции, усаживал его на край театрона и, зарывшись в военные карты, возносил неистовую душу к образу непокорной Ричеретты.
Потёк перелив струн, Сезар вернул взгляд на просцениум. Манлио, в сдвинутой на лоб маске единорога, полулежал в тени колонн, вороша длинными, тонкими пальцами струны лютни. И тихо напевал написанную для его героя драматиком песню, повторяя одну строку по нескольку раз. Его участие в спектакле стоило Сезару цветочницы и внесло разлад между сестрой и братом. Томазине тоже хотелось блеснуть на театральном помосте, но что поделать, если девушки с такой внешностью не единорогов гладят, а удобряют цветы?... Манлио же оказался находкой: он управлял своим длинным телом с неожиданной грацией, его пальцы уверенно и чутко повелевали лютней, голос выводил поистине соловьиные рулады.
Но песню погубил страшный грохот, эхом откатывающийся от древних травертиновых стен. Котронэ вздрогнул. Осёкся на полуслове Асканио, вливавший в ушко «невесте» предписанный сюжетом любовный демонический вздор. Из проёма параскения выступил двойник Вольпефоррского Буйвола.
— Отверженный!... — возглас Райнерито разнёсся на весь амфитеатр. — А ну скажи «мальчики»!
Профессиональный актёр, променявший театралку Аквиллию на ротозейку Лавору, Тарчизио изрезал своё патрицианское лицо морщинами и натёр мелом волосы, а день в стенах Пьядже, что недавно устроили ему драматик и принц, позволил с точностью воспроизвести смертоносную неспешность Джудиччи. Впрочем, тяжёлая, богато отделанная мехом симара немало тому способствовала, а подлинные актёрские котурны вовсе исключали всякую торопливость. Тарчизио увенчал голову широким баретом с пряжкой и, сплетя на уровне груди пальцы, встал там, где намечался выход из леса.
— Дети мои, — воззвал он звучным голосом полуразбойника-полусолдата, — придите в мои объятия.
Беатриче послушно вложила свою руку в руку Асканио, и они двинулись вдоль той части фасада, перед которой в день представления поднимется лес. Картонный, но довольно искусно написанный. Биче шла той лёгкой девичьей походкой, что никогда не повторить замужним матронам, Асканио преобразился в чистого беса. До пояса. Ноги в облегающих двухцветных — мрак и пламень — штанах заплетались, короткие сапоги шоркали друг о друга. Сбилась с шага и Биче.
— Нет! — Котронэ бросился между Асканио и Беатриче, раскинув руки. — Нет! Ты же демон! Ну что это за пьяный танцор! Ты де-е-емон, хитрец, грациозный, порывистый, опасный… Рануччо, подними со скамейки мощи, пройдись до сцены! Просто подойди, ну! Во-о-от, Асканио, смотри, как движется демон. Сделаем тебя таким же, как мой друг. — Сезар обходил актёра вокруг, разворачивал за плечи, с восторгом осознавая, что хочет увидеть в нём. — Волосы у тебя и так чёрные, останется завить кудри. Лицом ты тоже ничего, ещё б ямочку на подбородке и нос более вздёрнутый… Не беда, нарисуем! И глаза, у демона зелёные глаза… Ты можешь представить, что у тебя такие же? Рекенья, прекрати хохотать! Ты говорил, у меня полная свобода действий, так что в моей власти заставить тебя играть себя самого!
— Быть посему. — Из одного конца сценической площадки Райнерито направился в другой, разом являя всё то, чего драматик добивался от Асканио. — Эта драма получит того демона, которого заслуживает. — Он одной рукой обхватил Беатриче за талию и привлёк к себе.
Девушка ахнула от испуга и чуть отогнула стан, отвернула личико, и было, отчего сделать это! Рекенья скользил по ней взглядом, словно раздумывая на первое познать её губы, на второе овладеть телом, а на десерт заполучить её душу.
— Мессере… — пролепетала Биче, слабея, покоряясь на глазах.
— Нам не знать счастья без благословения вашего родителя, — отчётливо и громко прошептал жених и, не отпуская талии, повёл возлюбленную к её папеньке.
Дальнейшее разыгралось, как по писаному. Под умиротворяющие звуки лютни будущий тесть, выставив свои алчные условия, облобызал будущего же зятя в обе щеки, запечатлел на лбу дочери благословляющий поцелуй и вложил её руки в лапы демону. К слову, о лапах, надо бы устроить им выдвижные когти...
— Отлично, — Котронэ хлопнул в ладоши и даже притопнул ногой, — первый акт есть!
— Осталось ещё три, и я очень, очень, очень их жду… — где-то над плечом прошептала Джоконда, окутывая запахом полевых цветов, обласканных солнцем. Сезар глубже вдохнул аромат, пальчики девушки пробегались по его спине, и не батисту рубахи было утишить их волнующую силу. — Ведь во втором акте демон соблазняет и меня… Вы же покажете дурашке Асканио, как правильно делать это?
— Покажу сию же минуту, — Котронэ нащупал её талию, обёрнутую в лён корсажа, и боком, на глазах труппы и принца, повлёк искусительницу к проёму в скене, за которым открывалась прохлада комнаты для реквизита. У драматиков свои пристанища разврата.
Чезаре Котронэ в конце концов тоже получил роль в этом театре порока.

@темы: Giudici, Творчество

Одна из типичнейших у нас соавтором ситуаций:
Каждый раз: Капееец, это край, дальше некуда, эту его выходку ну точно ничем не переплюнуть! О_О
Несколько месяцев спустя: Фак. Переплюнул. Как ты теперь с этим вообще живёшь, парень

@темы: Перепутьевцы, Giudici

1

Принц Рекенья был скор на расправу, следуя, однако, не своеволию, но закону, особенно если дело касалось его любезных валентинунианцев. С отцовскими подданными он обходился не так учёно и участливо. И тем не менее перед ним никогда не стояло вопроса, как же карать злоумышленника. Задор, гнев или равюннское право всегда подбрасывали ему решение. Но Кодекс Мануция не предусматривал, как обойтись со слугой и другом, что силой оторвал принца от известных утех…
читать дальшеПризнаться честно, Райнеро даже не нашёл времени над этим подумать. Вначале пришлось унимать Бьяджину, слезами замаливавшую своё поведение, затем спасать военные карты, которые он опрометчиво оставил около этой плакуши. Слезовая волна снесла переднюю сторону бастиона Ричеретты и размыла Эсхеллову дорогу, по которой военачальник Буйвола Неро Рекенья готовился привести половину своей армии. Ещё половина подступит по Ксаноклийской, и эту дорогу Рекенья уберёг.
Наконец, когда слёзы высохли и на картах, и на красивых глазах Бьяджины, он простился с ней целомудренным поцелуем в лоб и впал в думы о каре. Сезар, верно, бабочку проглотил! Думает, его принц может любить лишь старшую дочку Буйвола? Ошибается! Пора бы ему понять, что сердца Рекенья столь же велики, сколь пылки! И Сезар, что, не рассмотрел Бьяджу? Она краса этого времени, идеал и причина девичьих завистливых слёз. А эти большие глаза с чертовщинкой кого угодно доведут до греха…
Райнеро, подавив вой, стеганул воздух картой. Отлупить бы засранца-камергера и выдохнуть, а потом забыться… у Изотты! Её сестра теперь вряд ли приласкает единорога, позволившего оттрепать себя за хвост.
У двери в комнаты поджидал секретарь герцога, Сакробоско. Просторное секретарское одеяние не могло сузить могучих плеч, а щегольские сапоги смягчить тяжёлой, стремительной поступи. Круглый, даже скульптурный череп был идеален, чтобы его опаляло солнце в военных походах. Ещё при знакомстве с мессере Сакробоско принц Рекенья решил, что заведёт себе похожего если не военачальника, то тоже секретаря.
— Сиджизмондо Джудиччи призывает своего капитана, — уведомил секретарь с улыбкой, от которой приподнялись его острые уши.
— И капитан идёт на призыв своего полководца, — это походило на ритуал, понятный лишь избранным, воинам, военачальникам Буйвола. — Только рубашку сменит…
Забыв об угрозах камергеру скорым концом, Рекенья заставил себя думать, как он спокоен, как хорошо изучил местность, как составил план взятия Ричеретты, пока за исключением цитадели, и как вскоре будет веселиться под знаком Буйвола. Этого не омрачить никому! И чтобы не замутнить торжество, отцу об этом знать необязательно…
Только Буйвол и непокорная крепость, укрывшая алчное и спесивое семейство Фосколо. Оно в своё время отгрызло у пополанов центральную Вольпефорре и не сдало позиций при Джудиччи. Подобно твари со своего герба, оно держало по голове во множестве городов. Герцог обрубил многие, и змей Фосколо, свернувши кольца, уместился в Ричеретте — самом неприступным из городов Вольпефорре, который не сломился ни перед одним из перерождений Равюннской империи. Ричеретта впускала только того, кого желала, и наклоняла голову только перед тем, перед кем надумала. И возглавлявшая дом Фосколо особа по имени Леандра Страффи-Фосколо была Ричеретте под стать… Райнеро не составило труда почти возненавидеть её. Мона Леандра непременно должна походить на донну Розамунду, отцовскую любовницу, что оскорбляла королеву одним своим существованием, а в своё время так же удерживала замок, не впуская алькальда и мужа.
Райнеро так и видел, как подходит под стены Ричеретты и вскидывает средний палец, обрисовывая, что за участь постигнет Леандру Страффи-Фосколо, так надменно стоящую между зубцов. Этот миг войдёт в хроники, сделав их очень нескучными!
… Сияние множества свечей затопляло герцогский кабинет расплавленным золотом. За окном резвился ветер да перекатывало волны ночное море. Сиджизмондо Джудиччи, укрывшись за гипсовым атлетом с головою быка, сосредоточенно расправлял листы лимонному дереву в кадке. Весьма изысканный в колете зелёного атласа, он мало походил на садовода. И на полуразбойника-полусолдата тоже.
— А потом вы прижигаете лимонным соком раны ваших узников, герцог? — полюбопытствовал Рекенья.
— Вот ещё, — фыркнул Джудиччи, оставив своё занятие, — нет ничего действенней морской соли!
Определённо, у Буйвола было, чему поучиться! Но чтобы населить свои темницы, сперва следует схватить нарушителей, что могут отсиживаться за крепкими стенами… Неро Рекенья раскатал на письменном столе карту и с азартом задвигал по ней пальцем:
— Судя по этим данным, Ричеретта стоит в скалистой местности, и рядом пресное озеро. Значит, там вполне могут быть пещеры с подземными реками, и наверняка именно эта вода попадает в город. И тогда у нас есть все шансы взять его измором, не нарушая целостности стен, которые нам самим потом пригодятся. Вода…
— Я вижу, что вы действительно хороший стратег, юноша, — герцог взял его за плечи и мягко, но непререкаемо усадил в курульное кресло. — Но сегодня я намерен поговорить с вами как с зятем.
Райнеро нахмурился. Будь дети правителей хоть трижды ресурсами, каковыми те распоряжаются по своему усмотрению, но отец не может рано или поздно не заговорить о своей мёртвой дочери с её бывшим женихом. Ведь больше ему не с кем.
— Наша утрата не забыта, уверяю вас, — кажется, голос всё-таки дрогнул. Райнеро Рекенья готовили к правлению и битвам. Не к бесконечным часам у изголовья умирающей невесты. Не ко вдовству. Не к осознанию того, что будущий наместник Всевечного, что возьмет в свои руки войну и мир, всё-таки слабее смерти.
— Я могу дать жизнь ещё десятку принцесс и принцев, — негромко произнёс Джудиччи, пристроив подбородок на сомкнутые словно молитве пальцы. Как в молодости он не раскрывал своих планов, поражая врагов внезапностью, так потом утаивал свои почтенные годы. Но в эту минуту они разом в нём проступили, явив всю безысходность пяти десятков лет. — Я покорю ещё с десяток оставшихся городов, увенчав себя коронами графскими, герцогскими. И я примерю королевскую, пусть даже умру мгновение спустя. Но я не забуду моей Урсулы, ибо ради её будущего я затеял это… — герцог поморщился, покрутил кистью, явно подбирая своим завоеваниям одёжку поскромнее, — собирательство сопредельных земель. Но я не об этом. Бьяджа, слава Всевечному, жива. Уморишь и её — не сносить тебе головы.
Райнеро моргнул. Причём здесь плакуша? Лоб налился жаром, возникло секундное, но сильное желание пуститься по ласарильской Галерее Гусиных Перьев с криком «Клюв ви Итааааа!».
Сиджизмондо Джудиччи поднялся из-за стола, шагнул принцу Рекенья за спину и отеческим жестом положил ему на плечи руки.
— «Вы боитесь единорога, принцесса? — вкрадчиво прозвучало над ухом. — Не стоит. Да, рог единорога смертоносен, но деву он им разве что пощекочет»…
Так вот, как это слышалось со стороны… Пречистая дева! А потом он, сын блозианнейшего короля, этим языком слагает Ей молитвы!
Рекенья вдавился в спинку кресла, держа голову как можно прямее, не смея запрокинуть её к Джудиччи. Будто достойная поза уберёжет от утраты доверия и кары Буйвола…
— «Мой рог вас не обидит», — истинный человек своего времени, герцог не мог со вкусом не процитировать самую пошлую часть соблазняющей речи.
Райнеро с усилием отодрал от нёба поганый язык:
— Я… Мы… Вы неверно услышали. — Он встал, развернулся. — Да, это мои слова, но вы не знаете, что было дальше! Мы…
Невероятно, но Буйвол, посмеиваясь, махнул рукой, как благословил.
— Сбавьте дух, юноша. Я понимаю, что о моей скандальной особе вы слышали многое, но любовь моих дочерей подслушивать я не привык, как и просто о ней слушать. Я рад, что моя малышка пришлась вам по душе. Верю, вы достойный молодой человек и будете нежны с моей Джиной. Мог ли я, безродный выскочка с загаженной репутацией, надеяться на такую удачу? Но вот королевский дом Эскарлоты забирает обеих моих дочерей, по дочке на принца! Это очень славно, малышки бы так тосковали друг по дружке… Но вы сами раскраснелись, как невеста, вернёмся к вашему плану.
Райнеро как можно ниже склонился над картами. И вольно ж Буйволу было удалиться до «выхода» Котронэ! Задержись он, бывший зять бы позора не обобрался, но Пьядже повидал и не такое. К тому же, совсем скоро его обезштаненный зад застлало бы дымом войны.
— Так вот, вода… — Соберись, «юноша»! — Первый из моих планов: найти пещеры, добраться до течения и отравить воду. Второй из моих планов строится вокруг взрыва. С помощью обрушившихся камней можно или перекрыть поток воды, или же заставить хлынуть её бурным потоком. Со всеми примесями серы, минералов и известняка. Конечно, измор займёт больше времени, чем штурм, но, уж простите, я хочу поберечь своих людей, равно как и ваших. Принц нашего времени — это прежде всего…
— О нет, Рануччо! — Буйвол выдернул из-под его пальцев карту, позволяя ей свернуться. — Не становись похожим на меня, это сделает малышку Джину несчастной! Помни, что война — незрелый плод, а вот яблоко любви куда как слаще. Ступай и вкуси его, а с планом мы закончим за завтраком. Но скажу сразу, там очень коварные переходы, это озеро почти в ущелье. Учти это в своих расчетах.
На прощание Сиджизмондо Джудиччи заключил «зятя» в родственные объятия. Райнеро же представил, как было бы восхитительно исчезнуть из этого кабинета с его мозаиками, лимоном и человекобыком. Исчезнуть из Пьядже. С Вольпефорре. С Полукруга. Нахлобучить тюрбан, отрастить бороду и примкнуть к блицардскому дядюшке Лауритцу Яльте в его Песочном походе.

2

— Будь добрым другом, повтори, как-как ты решился свести счёты с жизнью? — Хорхэ ви Карраско по обыкновению пришёл в восторг от занимательной истории о чужой глупости. Молодой человек и сам любил подёргать быка за хвост, но куда как интереснее слушать, как недотёпа-камергер дёрнул этого быка даже не за хвост, а за кое-что пониже...
Сезар упёрся в дверь своей «кельи» затылком и прокричал:
—Ты пляшешь на ещё не закопанной могиле, Хорхэ!
— Пляшу? Я горд за деяние своего друга, кто тут пляшет?!
— Нельзя поощрять безрассудство близких, — подал высокий, с ленцой голос Леопольдо ви Ампурия, уверенный, что события случаются только затем, чтоб он излагал своё о них мнение. — Ты поступил скверно, унизив принца, Сезар. Ты поставил под удар не только свою честь, но и нашу.
— Твоя честь чиста, Леопольдо, — Котронэ закатил глаза. Будь проклят его язык! Сцену в Девичьем патио не стоило бы доверять даже бумаге, не то, что свитским его высочества…
— Позволь с тобой поспорить... Я — кузен принца, и пятно на его репутации без промедлений расплывается на всю нашу семью.
— Не слушай этого дальнего родственника, дружище! — Хорхэ тараторил да посмеивался, ещё бы! Их с Райнеро преступное родство душ делало его правой рукой принца во всех порочных увеселениях и заранее оберегало от кар. — На самом деле он рад этому безрассудству до девчачьего визга, ведь теперь у Лео будет повод лишний раз напомнить, что он кузен принца Рекенья... Пятиюродный.
— Ты смеешь оскорблять честь королевского дома, несчастный?! — возопил Леопольдо, наверное, тут же хватаясь за золочёную рукоять кинжала.
— Вот, видишь, тебе ещё повезло, что ты по ту сторону двери! — выкрикнул Хорхэ, и послышались звуки возни, которой не позволяли разыграться до драки. — Остынь, Лео, если будешь так пучить глаза, один выпадет! Хотя нет, поднатужься, без одного глаза ты, милостью короля, прорвёшься в линии наследования вперёд, сразу вторым после Райнеро!
— Уйдите, бесы! — Сезар сполз по двери вниз. — Без вас тошно…
«Бесы» не пожелали уходить, «бесы» упрашивали впустить их и изобразить сцену в лицах. Ничтожный хуглар в одночасье стал желанным компаньоном среди сих образчиков золотой молодёжи, можно сказать, нашёл себе в их лице и зрителей, и патронов. Между тем, не так давно главной их заботой после гардероба, вина и авантюр было, как бы отдалить его от принца на такое расстояние, на котором спесь предписывала держать переселенцев-полукровок.
— Дурачок, ты не понял, — Хорхэ ободряюще постучал где-то над макушкой, — мы гордимся тобой.
— Нет, это он гордится! — открестился Леопольдо. — Если Райнеро спросит, то я, его кузен, предаю тебя порицанию.
— Ах, порицанию? В таком случае, дабы достигнуть в стане Рекенья идиллии, предлагаю тебе перетискать оставшихся дочек герцога. Правда, побочных, но ведь и ты не первый в очереди на трон.
— Перетискать, подвергая свои тылы нападению ревнивого камергера? Благодарю покорно!
Котронэ вскочил, развернулся и пнул дверь так, что она дрогнула.
— Хорхэ, уведи его, эта дверь становится слишком хрупкой!
— Ого, наш поэт заразился от принца дурной болезнью свирепости?
— Хорхэ! — взгляд зацепился за шпагу, покидавшую свою стойку только для тренировок. Отдать дань Пьядже? Нанести кровавый росчерк на эти белые стены?...
— Принц-Палач по твою душу, — прошипел поганец в замочную скважину и исчез.
Только вернувшись, Сезар метался по «келье», выбирая, сунуть ли принцу в руки хлыст, подставить спину и посмотреть, что будет, или не играть с огнём и спастись, сбежать, скрыться. Так и не выбрал, теперь же ему осталось одно.
Котронэ распахнул дверь и принял позу, в какой, наверное, выслушивал приговор об изгнании из Вольпефоррской республики его мятежный родитель. Единственное, комнатка сына мало напоминала выложенные янтарём и мрамором залы Дворца Отцов. Здесь тебя сдавливали известняковые стены, теснила немногочисленная, но массивная мебель, здесь дурно дышалось. Губы перекривила нервная усмешка. Если принц в наказание бросит камергера в темницу, будет его камера попросторней или же нет?
На стене промелькнула тень. Сезар невольно посмотрел на дверь и не поверил своим глазам: бык обернулся ягнёнком. Райнеро тихо прикрыл дверь и прошёл в комнату, будто не замечая готового к наказанию камергера. У друга была эта особенность: в моменты бешенства он иногда говорил тихо и не мигая смотрел перед собой. Но Сезар знал его достаточно хорошо, чтобы отличить ту крайнюю степень озверения от пришибленного удивления, судя по поникшим кудрям и меловому лицу, весьма неприятного. Неужели Райнеро так задела его выходка?
Принц опустился на краешек козетки и запустил руки в волосы. Сейчас грянет вой.
— Котронэ, ты не представляешь, что он требует! — принц оправдал ожидания. — Двойная свадьба! Женить меня на одной из дочек!
— Ты всё же… Ты её…— злость, разочарование, боль слиплись в ком, тот подпрыгнул к самому горлу. — Мерзавец! Ненасытный мерзавец, как ты мог сделать это с ней?! Почему тебе всегда мало, ты ведёшь себя как племенной бык! Она же была совсем ребёнком, а ты...
— А ну молчать! — Рекенья вскинул голову. — Никаких детей я не трогал! И вообще, лучше не напоминай о своей выходке. Твоё счастье, что Буйвол меня отвлёк, а то я бы...
—Ты бы что?
— Не знаю... Я не успел придумать. Забудь об этой плаксе! — Райнеро вскочил. Жестом высшего доверия утвердил на плечах Сезара руки. Погрузил в его взгляд свой. Когда не бык, тогда змеюка. — Котронэ! Ты должен сделать так, чтобы одна из сестёр возненавидела меня и Эскарлоту в целом, плевать, которая, я так и не определился!

3

— Почему ты сам не опечалишь одну? — Сезар налил себе вина, и не подумав предложить принцу. Негоже тому пить со слугами. — Она откажется выходить за тебя, и можешь дальше скакать по девичьим постелям.
— Кажется я был прав, когда сказал Бьядже, что ты наглотался бабочек. Это они у тебя в голове сейчас порхают? — Его высочество, не расстраиваясь, присосался сразу к кувшину. — Герцогу плевать на хотение дочерей, он отправит в Эскарлоту обеих. Ты должен сделать так, чтобы отказ исходил от него, но и брак Гарсиласо не подорвался, мне нужна эта война...
— Райнеро, ты ужасен, — Сезар спустил в бокал вздох.
— Это ты ужасен, — тряхнул Райнерито кудрями, плюхнувшись на подоконник и вытянув худые ноги, — так меня опозорить! Теперь давай, заглаживай вину перед своим принцем! Я не привык блистать перед тобой со спущенными штанами и ревущей всё-ещё-девой под боком. И не смей улыбаться! Зачем ты это сделал, страж чистоты и невинности?
— Я... ты не поймёшь, — отставив бокал на столик, Сезар запустил руку в волосы и провел ей ото лба к затылку. Ему легче было бы исповедаться Франциско во всех своих тёмных делишках, чем признаться его сыну в любви к Бьядже Джудиччи.
— Ооо... — Райнеро слегка нахмурился.
— Что?
— Многообещающее начало. Обычно, когда я слышу от тебя такие слова, то узнаю действительно грандиозные по своей трагичности вещи. Ну, удиви меня.
— Нет.
— Сезар, после того, что ты сделал, ты обязан на мне жениться!
— Шут. Жениться... — Сезар шлёпнулся на козетку. Плевать на свои чувства, если такова цена, чтобы навести принца на разум и хоть чуточку осчастливить удел Бьяджи. — Ты не хочешь жениться на Бьядже? Это был бы самый достойный брак из всех для тебя возможных! Неужели ты не видишь, какая она? Это лучшее, что может с тобой случиться! А ты, жадный слепец, хотел вот так обесчестить её и забыть, отмести, как какую-нибудь прядильщицу!
— Прикуси язык, Котронэ. — Райнеро, прищурившись, покачал головой: — Изотта тебя так не заботила, что с тобой? Если Бьяджа так прекрасна, женись на ней сам, только мне не досаждай. Чиста твоя девица.
— Не моя, — во рту стало горчить. Вино с прославленных виноградников Амброджи могло бы быть и послаще… — И женился бы, если бы мог...
—Погоди... Что? — Рекенья, верно, настиг бы своего слугу даже в Залунном крае. Он подсел и за плечи развернул его к себе. Котронэ отводил глаза, кляня свой болтливый язык. — Чего я не знаю? Это и есть твоё «ты не поймёшь»? Сезар, ты влюб... оооо… — голос Райнеро упал почти до шёпота: — Отверженный. Прости. Ну я же не знал!
— Да, мой принц, — Сезар невольно взял тон, достойный самого Леопольдо. — Ваш презренный слуга посмел полюбить принцессу, которую вы присмотрели в любовницы себе и в жёны брату.
— Как же я доволен тобой, Котронэ! — Райнеро хохотнул и хлопнул по спине так, что Сезар кашлянул.
— Бог мой, ваша веселость пугает меня еще больше, чем ваш гнев…
— Слушай мою волю, Котронэ! Обольсти плаксу. Вскружи голову. Заставь бежать с тобой! — по мере изложения гнусного замысла, Рекенья возвышал голос, ухмылялся, тряс кудрями. И так с каждым новым планом… — А когда беглянку найдут, я скривлю губу и скажу, что дом Рекенья не может принять столь скандальную особу!
Сезар отстранился:
— Забудь, что сказал мой поганый язык.
— Да чем ты опять недоволен? Ты же любишь её! Забирай, я устрою ваш побег, хочешь?
— Она не согласится! Даже если перестанет меня бояться...
— Пф-ф, Котронэ, не льсти себе, кто боится ловца бабочек? Она рыдала от стыда, знаешь, для девушки этот момент очень важен...
— Не надо мне об этом рассказывать, Рекенья. Я никуда не повезу Бьяджу, потому что наше счастье будет длиться ровно до того момента, пока Буйвол нас не достанет. А он достанет, и довольно скоро. Бьяджа будет несчастна...
— Ну и где твоя преданность драме? Побег, хрупкое счастье с любимой и осознание, что за любовь придётся расплатиться жизнью. Чем не одна из твоих пьес?
— Мы живём не в пьесе, Райнеро. Тут всё немножечко иначе.
— Пьеса... Точно, пьеса! Пьеса, Сезар! — принц распахнул и без того немалые глаза, улыбка оттянула рот до ушей. Он встряхнул камергера за плечи и пустился в какой-то дикий языческий пляс с кружением и притопыванием. — Ты же ставишь пьесу к помолвке одной из принцесс! Никаких слащавых единорогов! Ты изменишь сюжет, да так, что у герцога дым из ноздрей пойдёт от злости, а принцессы перепугаются, и одна из них откажется ехать в мою кошмарную семью!
— Испугать обеих? Но брак Гарсиласо...
— Одна останется. Если хочешь, оставь Бьяджу, подстрой сюжет, да что я тебе объясняю! Полная свобода действий, мне нужен скандал на сцене, Котронэ!
Сезар самым вульгарным образом почесал затылок, голова не спешила закружиться от вседозволенности.
— Ты понимаешь, что после этого Джудиччи сдерёт с меня кожу и повесит в кабинете, подобно тапестри?
Принц только обхватил рукой его плечо:
— Не посмеет, ты же мой камергер. Спрячем тебя на денёк-другой. Сыграем свадьбу. И выступим в поход! Я поставлю тебя во главе своей второй армии, это сделает тебя недостижимым рогам Буйвола! Не-е-ет, не смотри так, ты обязан, слышишь, обязан это сделать! За свою выходку и ради своей Бьяджи сделаешь. Тебе же нравятся такие сюжеты, не лукавь! Не я устроил кровосмешение…
— Свинья.
— Я верил, что ты оратор от бога. Переписывай пьесу, даже встревать не буду.

@темы: Giudici, Творчество

@темы: Издевательское дело

@темы: Перепутьевцы, Творчество

@темы: Перепутьевцы, Яблочные дни

@темы: Краснота

1

Сестры не поделили тончайший, легкий, как вздох ветра, карнавальный хитон. Принцесса Изотта тянула одеяние за плечи, вцепившись в змеевидные пряжки-фибулы, принцесса Бьяджа — за подол, отдирая цветную чешуйчатую кайму. Ткань натянулась, сестры завизжали дельфинчиками и затопали босыми ножками.
читать дальшеДевичье патио, куда можно было попасть лишь из покоев принцесс и по их приглашению, наводняли бесчисленные ящики с карнавальным великолепием. В одном из них нашлось одеяние нейдидры, доведшее принцесс до раздора. Сезар только диву давался, как Буйволу доставало времени и на завоевания, и на праздники.
Подобно тому, как в его арсеналах хранилась лучшая во всем Полукруге артиллерия, так в чуланах хранилась лучшая бутафория для карнавалов. Пока сестры Джудиччи не затеяли схватку, Котронэ с интересом посматривал на извлекаемые ими чудовищные рожи и языческие божественные лики из кожи и картона, на плетеные сандалии и воздушные туники, на короткие мечи и доспехи Маррия, согласно мифам, из кожи убитых им воинов. В Эскарлоте такому диву хода не было, король Франциско не терпел ряженых и всяким карнавальным шествиям, от коих за милю дышало скорее язычеством, чем Всевечным, предпочитал тухлый крестный ход.
В честь помолвки дочери Буйвол устраивал недельные празднества, и постановка пьесы авторства драматика Чезаре Котронэ должна была стать самой значимой их частью. На радостях сестры затащили «Чезаре» к себе в патио, прихватив заодно принца, опустошили чуланы с бутафорией и, видимо, ощутили себя сопричастными искусству.
Поначалу совместный досуг проходил мирно и безвинно. Принцессы, ознакомившись с фабулой пьесы, оживились и начали поиски маски единорога, одежд девы и флюгеров на башенки замка. Сезар набрасывал на листах декорации; пьесу он на днях воссоздал из давнишнего черновика, с ходу переводя на вольпефорр. Райнерито изучал военные карты, снятые для него с окрестностей Ричеретты инженерами Буйвола. Сезар еще никогда не видел своего друга и принца столь увлеченным и при этом вдумчивым. Сейчас Райнерито владел не совсем тот нездоровый азарт, что три года назад перед первым в жизни боем. Там думали и решали за него, доверив ему лишь драку, опустив до одного из рубак в строю, но здесь...
Сиджизмондо Джудиччи хотел иметь у себя на службе не столько шпагу Райнеро Рекенья, сколько его талант к военной науке, харизму и, по домыслам Котронэ, происхождение. Сын блозианнейшего короля, Стража Веры, шагнувший под знак Буйвола — недурной показатель того, что Всевечный не прочь занести Буйвола в число своих наместников.
Словом, Котронэ поочередно предавался то своим наброскам, то радости и гордости за принца, когда хозяйки Девичьего патио сошлись в поединке за одеяние нейдидры, каковую даже не предусматривал сюжет.
Небо заливало закатным золотом, в патио, дыша прохладой, собирались тени, а «битва принцесс» приближалась к развязке.
Сезара не отпускало желание вмешаться, самому покончить с этим безобразием, недостойным дочерей правителя. В Ласарильо их бы за подобное выпороли, но в Пьядже царили совсем иные нравы. Неизменным оставалось одно: камергер не смел хватать особ королевских кровей и удерживать вопреки воле.
— Райнеро, — без особой надежды воззвал камергер, чувствуя себя откровенно беспомощным, — разними же их!
— И не подумаю. — Райнерито развалился на скамье с вальяжностью императора, с высот амфитеатра взирающего на схватку львиц. В руке принц подбрасывал конфетницу, подарок моны Аличе, пристрастившую любовника к засахаренным фруктам. — Это забавно. Мне нравится.
— Они же покалечат друг друга...
Ткань, всплеснув чешуйками, натянулась опять и надрывно затрещала. Бьяджа оступилась и, нелепо крутанув туловищем, приземлилась в цветник. Из олеандров на миг поднялось гневное, раскрасневшееся личико, после чего в цветник запрыгнула Изотта. Оседлала сестрёнку и потянула ее за волосы, наматывая на кулачок тяжелую золотую волну и попутно, свободной рукой, выдергивая жемчуг и нить фероньеры. Бьяджа завизжала, засучила ножками, ухватила лямку на платье сестры и дернула. Из переливов шелка вывалилась остренькая, не тронутая загаром грудь.
— Райнеро! Дело идет к сестроубийству...
— Вы считаете, — засранец неподражаемо взял герцогский тон, с ленивым интересом глядя мимо камергера — на драчуний, примявших схлестнувшимися телами цветник, — сестра не может любить сестру чуточку меньше?
— Я бы сам разнял их высочеств, — Сезар провел рукой ото лба к затылку, подержал себя за волосы, выпустил. — Но не могу, я лишь камергер... Вашей милостью, принц!
— Ну-у, прежде всего, ты граф, — Райнеро подкинул на пальце золотую с гагатами цепь, лежащую поверх рубахи. Сезар надевал свою, графскую, лишь два раза в жизни: когда его в представляли ко двору и когда посвящали в рыцари. — И, будем честны, кровь Котронэ древнее и чище Джудиччи. И здесь не Эскарлота, хватай принцесс, сколько пожелаешь!
Сестры перевернулись. Бьяджа скатилась с Изотты, пытаясь встать. Она шумно сопела, вся исходя пятнами, в волосы впору было слетаться и вить гнезда птицам, в округлое плечо вдавливался след от сестриных зубок. Сезар начал подозревать, что сестры отнюдь не были одним целым. Не были парным портретом и поодиночке что-то собой всё-таки представляли, а одеяние нейдидры послужило отнюдь не причиной раздора —предлогом. Одна сестра долгое время дула на вторую губки…
— И ты хотел лишить нас этого удовольствия, — упрекнул Райнеро по-прежнему на эскарлот.
— Свинья.
— Эй, граф, — Котронэ перехватил у груди засахаренный абрикос, принц начинал обстрел, — не забывай, что ты камергер!
На принцессу Бьяджу было больно смотреть. Сезара встряхнуло от невозможности поднять ее на ноги, укутать и увести подальше от злюки-сестры и засранца-принца. Пусть она не была беззащитной овечкой, не умела уступить и разрешить спор с миром и достоинством, но ей стукнуло лишь шестнадцать, ей отведено время и на детство, и на взросление
Изотта зашипела, взвиваясь над сестрой, вернуть на плечо лямку она не пожелала.
— Ты еще слишком мала, чтобы примерять эти вещи! Карнавалы не для тебя! Замуж выхожу я, и все, что будет, будет в мою честь! Я — зависть Вольпефорре, я... — не договорив, старшая принцесса пустила пальцы в волосы младшей, Бьяджа пронзительно завизжала.
— Так всё-таки Изотта? — как мог небрежно уточнил Котронэ. — Блозианнейший король Франциско придёт в восторг от невестки с таким лёгким нравом. Помяни моё слово, она ещё задаст тон всему поведению эскарлотского двора, и твои шалости померкнут в сравнении с её.
— Придержи лошадей, Котронэ, я ещё не решил. Но я позволяю ей думать так. Пусть мысленно станет графиней Дория, и я посмотрю, захочу ли терпеть в Эскарлоте такую Изотту.
— Она вырвала у Бьяджи клок волос…
— Ну хорошо-о-о, — Рекенья поднялся со скамьи и лениво потянулся, напомнив сытого, разморённого тигра. — Умеешь же ты испортить веселье, граф!
Он в два счета выхватил из цветника злющую, встрепанную Изотту, накрыв ладонью бесстыже белеющую грудь.
— Это только для моих глаз, — Райнерито с хохотком закинул будущую жену брата на плечо и унесся вглубь патио, в пристанище разврата, скрытое плотным строем самшита.
Если Буйвол и прознал о критериях, по которым принц Рекенья выбирал между двумя дочерьми, то виду не подавал, спуская гостю вот уже пятый день этой связи.
— Что же вы стоите? Камергер вы или прекрасный принц?! — Бьяджа Джудиччи из последних сил постаралась придать голосу твердость и капризность. Она выбралась из цветника сама. Нежную лазурь платья расцветила сыпь от пыльцы, загорелую кожу на запястьях и предплечьях покрыли краснеющие следы от сестриных пальцев. Котронэ поднял взгляд выше: губы принцессы дрожали, глаза были красные и предательски мокрые. Бьяджа осторожно гладила укушенное плечо, избегая смотреть ему в глаза. — Ты думаешь, я неотразима? Сейчас же приведи меня в порядок!
Сезар поместил руки на ремень и остался стоять, скрывая недовольство за бесстрастностью позы. Он был камергером принца Рекенья и никого больше, девица Джудиччи же увидела в нём своего слугу. Граф ви Котронэ готов вплетать цветы в волосы прелестной цветочнице, но не распутывать гнездо на голове капризной и вздорной дочери Буйвола.
— Я, граф Чезаре Котронэ, могу быть вашим другом, монзелла. Но не унижайте меня до слуги.
— Я могу попросить тебя о помощи? — Бьяджа исправилась, точно послушный ребенок, и посмотрела виновато и немного пристыжено.
Котронэ растаял. Совесть цапнула за душу, а вздорная буйволица в миг стала самым светлым и чистым созданием на свете.

2

— Чезаре, а тебе обязательно возвращаться в Эскарлоту? — лепетала принцесса Бьяджа, с видимым удовольствием ощупывая обвившие головку косы. Вышло действительно сносно, и о схватке с Изоттой напоминали лишь синяки на коже Бьяджи, но против них Сезар был бессилен. — При дворе моего отца очень хорошо, если не попадаться ему под горячую руку. Ты бы заплетал мне косы и читал стихи…
— Я приносил иную присягу, монзелла, — уста сказали одно, но сердце на миг возжелало другого: оставить службу у Райнеро Рекенья и отмаливать прегрешения стихами и пьесами здесь, в Пьядже. В Вольпефорре знали цену искусству.
— Ты присягнул служить своему синьору до последней капли крови? — она заигрывала, не могло быть сомнений, но мило, достойно, без наскоков и пошлых мурлыканий.
— О да.
— И он дорожит твоей службой?
— Могу с уверенностью сказать, что он никогда не задерживает жалованье и доверяет мне дела самого деликатного толка.
— А что он даёт тебе как другу, Чезаре?
— До сих пор оставляет мне жизнь? — бестолково пошутил Котронэ.
Бьяджа хихикнула и ладошкой провела от его виска к подбородку. Эта ручка была душистей, нежнее и мягче, чем у Томазины. Сезар сжал губы, запрещая им предвкушать поцелуй.
— Ты похож на бога. Языческого, но юного бога из сада Древностей, что устроил в Пьядже мой папочка. Только ты дышишь, — Бьяджа положила руку ему на сердце, просунув её за расшнурованный колет. Сердце зашлось в разоблачительном стуке. — Слышишь. Пишешь… Ты позволишь мне взглянуть на наброски декораций, Чезаре?
— Я бы позволил вам прочесть пьесу, если бы вы соблаговолили, монзелла. — Драматик собрал воедино разрозненные листы и с поклоном преподнёс принцессе.
Она веером разложила их на скамейке и изучала один за одним, склонив головку.
Обычно, когда при нём читали его творения, он места себе не находил, но как же иначе оказалось с Бьяджей! В этой игривой, ласковой девочке он нашёл не только благодарного читателя, но и героиню собственной пьесы. Вот она, та, что должна прощаться с единорогом, лаская белоснежную гриву…
— А в Эскарлоте ещё жарче, чем здесь? — спросила неподалёку принцесса Изотта. — Это ужасно, Рануччо… И море далеко от Висенсии? Нет, мне этого не вынести!... Но мой муж будет красив? Ну, он хотя бы мил? А ваша сестра, Рануччо? Я слышала, она отъявленная модница и скандалистка, возмущающая всю Эскарлоту…
— Не путайте… брата… с сестрой, — пропыхтел принц Рекенья, не оставляя камергеру сомнений в роде вечернего досуга.
— А королева? — Изотта взвизгнула, после чего коротко рассмеялась. — Она не сочтёт меня… дурнушкой? Не сочтёт особой, недостойной её общества?
— Я вас к ней… не пущу. Я поселю вас в повозке и стану… возить с собой в военных походах.
— Мучитель! Ааа-ах!...
— Ваш будущий деверь, принцесса.
Бьяджа дочитала. Расхихикалась, забила в ладоши. Отголоски непристойной сцены словно бы не достигли её слуха.
— Сцена прощания девы с единорогом разбила моё сердце, но позже утешила его. Прочтём по ролям, Чезаре?
— Я… Не думаю, монзелла… — Мир Сезара ви Котронэ погиб, слёг в руинах. И на те, дыша прелестью и чистотой, взошло единственное живое существо — дочь Вольпефоррского Буйвола. Нежная, бледная, как лилия, слабая, она внушала страх за неё и её будущее. Какие страдания придутся на долю Бьяджи Джудиччи, покорной воле своего страшного отца и государя?
— Что? Чезаре? Ты не читаешь свои пьесы вслух? — допытывалась Бьяджа.
А Сезар не знал, как теперь ему забыть эти нежные розовые уста, этот белокурый завиток на шее, эти плечи в полосках шёлка, цветущего золотыми лилиями фибул…
— Я бы доверил эту честь его высочеству, никто не сравнится с ним… — Во рту пересохло, язык отяжелел, лоб стянуло огненным обручем. — Райнеро, ты нам нужен!
— Моя сестра не скоро утешится… — Бьяджа состроила глазки чертёнка, но это лишь удесятерило её очарование. Она оглянулась через плечо, к самшиту, стерегущему вход в пристанище разврата: — Рануччо! Вы заставляете меня ждать? Явитесь же к нам!
— Райнеро! — гаркнул Котронэ на эскарлот, промокая рукавом взмокший лоб. — Хватит творить разврат, спасай меня!
Невероятно, но на зов о помощи принц явился тотчас. Он на ходу приглаживал волосы и засовывал сорочку в несколько расшнурованные штаны.
— Что такое, я незаменим?
— Сцена один, акт один. Читай за единорога, — Сезар сунул ему листы с избранной сценой.
— У меня там важное дело, — Райнеро облизнул губы, кивнул себе за плечо. — Ты сам не…
— Нет! Принцесса Бьяджа очень тебя просит. А я ещё не закончил с набросками декораций, и актёры… Пора бы их найти…
— Ах, как чудесно, вы читаете по ролям? — Изотта выпорхнула из самшита всё той же сильвиидой, приятно утомлённой ненасытным козломужем. — Сцена с единорогом? Тогда я буду читать за ту, что с меня списана. За деву.
— Боюсь, сестра, — Бьяджа мягко взяла принца Рекенья под руку, — эта роль не для тебя.
— Почему это? — Изотта вцепилась принцу во вторую руку, и Котронэ в который раз почувствовал себя чужим в этом театре порока.
— Дева прощается с единорогом, а ты с ним уже… попрощалась. Десятки раз, если не сотни.
— Ты мне просто завидуешь! — выкрикнула Изотта, сморщив острое личико, и убежала за арку, в покои принцесс Джудиччи.
Сезар поджал губы, покачал головой. Герцогу следовало начать великие дела не с завоевания Вольпефорре, а с воспитания старшей дочери.
— Чезаре, — Бьяджа пальчиками коснулась его плеча. Он вздрогнул, как от акколады, когда его, следуя традиции, три года назад принимали в рыцари. — Вы не поймаете для меня бабочек? Они нужны этой сцене. Они в избытке порхают по Гранатовому патио. И рог единорога... Знайте, он должен быть витым!
— Мой рог вас не устроит, принцесса? — Райнерито в два счёта скрутил рог из листка со своим текстом, приставил ко лбу и с шутливой угрозой направил на Бьяджу. — Котронэ! Её высочество ждёт.
… С десяток бабочек бились о хрустальные стенки кувшина. Это смотрелось по-своему красиво, Котронэ лишь надеялся, что Бьяджа не расплачется при виде крылатых пленниц.
Качели, увитые дикой розой, пустовали и хранили ь карнавальные ленты, которые Бьяджа хотела вплести в гриву единорога. Мраморная скамейка одиноко белела в сумерках. Ветерок на ней листал страницы пьесы, брошенной её первыми исполнителями. Несколько листов разлетелись, ветер понёс их к зарослям самшита.
Оставив кувшин в траве, Котронэ догнал листки, поймал, услышал голоса. Его исполнители нашлись! Если осветить Девичье патио свечами, можно повторить сцену заново, чтобы автор увидел сам. Райнеро не откажет ему в такой малости, он хороший друг…
— … боитесь единорога, принцесса?
— Трясусь, как зайчишка, Рануччо.
— Не стоит пугаться, — невидимый за самшитовым укрытием, принц издал хрусткий смешок. — Единорог свиреп ко всем, кроме безвинных дев. Его рог смертоносен, но деву он им лишь пощекочет, а потом уснёт, положив голову ей на колени. Вы напоёте колыбельную черногривому единорогу, принцесса? Мой рог вас не обидит.
Котронэ поднёс к глазам исписанные листы. Когда это он внёс в пьесу такие реплики? Сегодня же вычитает, исключив двусмысленные охи-вздохи — монах не подкопается!
Он обогнул кусты. «Пристанище разврата» представало непросвещенным взорам идеальным местом, чтобы пережидать здесь дневную жару. Три скамейки, устеленные подушками, полукругом обступали маленький каменный пруд с рыбками.
На средней скамейке происходило некое шевеление. Сезар различил, как белеет рубашка Райнеро и под нею, подобно морской воде под пеной, плещет лазурью платье Бьяджи. Вгляделся и почувствовал, как ухнуло вниз сердце. Шевеления были совсем не по пьесе… Единорог не должен был провожать деву так!
— Ты теперь только мой единорог, Рануччо? — с детской непосредственностью спросила принцесса Джудиччи. —Ты был таким же с Изоттой?
— Таких дев, как вы, я ещё не знал, — Рекенья завозился, пристраиваясь поудобней.
— Сейчас познаешь, — в темноте забелели оголившиеся ножки.
Котронэ шарахнулся назад, выронив листы. Нет, это не единорог, это сущий демон, посягнувший на всё чистое и прекрасное, что по случайности уцелело в этом мире! Сезара охватил гнев. Нет, пускай этот бык наскакивает на кого угодно, но Бьяджу он не получит!
Камергер подскочил к заигравшемуся в единорога принцу и с силой рванул его за ворот рубахи. Треснула ткань, Райнеро нелепо вскинул руки и охнул.
— Только тронь её, Рекенья!
Принц повалился на землю, шаря по поясу в поисках кинжала, взвизгнула, вжавшись в угол скамейки, Бьяджа.
— Чезаре! — в глазах испуг, дрожащие ручки пытаются совладать со сбившимся подолом. Кем надо быть, чтобы попытаться её обидеть? Забрать девочку, сейчас же, успокоить...
— Что ты творишь, придурок?! — Райнеро поднялся и дернул Сезара за колет, на лице принца горела маска гнева.
Сезар с трудом сдержал порыв придать этому лицу красок и вывернулся из хватки. Бьяджа боялась шевельнуться, глаза искрились слезами.
— Тебе мало других? Принц ты или животное? — Развернуться и уйти, быстрее, пока вконец не сорвался. Ты хотел уберечь эту девочку, но оставляешь её в слезах и заставляешь искать утешения у быка, нацепившего маску единорога.
Сезар почти бежал от проклятых кустов, обогнул качели и пнул графин с бабочками. Слетела со звоном хрустальная крышка, яркие всполохи быстро пропали в густых сумерках, всхлипнула оставшаяся с Райнеро Бьяджа.
Кого ты хотел обмануть, Котронэ? Принцессы не падают на грудь камергерам.

@темы: Giudici, Творчество